Роберт Говард - Дорога в Азраэль
Обзор книги Роберт Говард - Дорога в Азраэль
Роберт Говард
Дорога в Азраэль
Аллах акбар! Нет Бога, кроме Аллаха. Случилось так, что я, Косру Малик, должен описать эти события, чтобы люди помнили о них. Я стал свидетелем безумия, поразившего человеческий разум. Да, я проехал по Дороге Азраэля – Дороге Смерти – и видел, как люди в кольчугах падали, словно скошенная пшеница... Подробно и правдиво опишу я судьбу Кизилшера, Красного Города, исчезнувшего, подобно летнему облачку в голубых просторах бескрайнего неба.
А началось все так. Я был в лагере Мухаммед Хана, султана Кизилшера, беседовал с искателями жемчуга о достоинствах стихов Омара Хайяма, винодела из Нишапура и горького пьяницы. Вдруг я почувствовал, что кто-то приближается ко мне. Спиной ощутил я полный ненависти взгляд, как человек чувствует направленный на него взор голодного тигра. Я обернулся, и стоило мне увидеть бородатое лицо незнакомца, в сердце моем вспыхнула застарелая ненависть. За спиной у меня стоял Моктра Мирза, с которым у нас давняя вражда. Я недолюбливаю курдов, а эту собаку просто ненавижу. Прибыв в лагерь на рассвете, я не знал, что Мирза находится здесь, но туда, где пирует лев, всегда сбегаются шакалы...
Мы не сказали друг другу ни слова. Моктра Мирза опустил руку на рукоять сабли, а узнав меня, потянул клинок из ножен. Но двигался он слишком медленно. Подобрав ноги, я вскочил, выхватил кривую восточную саблю и, бросившись на врага, нанес удар. Острый клинок перерезал Мирзе горло.
Истекая кровью, он согнулся пополам, а я, перепрыгнув через костер, быстро побежал через лабиринт шатров. Несколько воинов бросились за мной в погоню. Лагерь охраняли часовые, и я наткнулся на одного из них. Он застыл на высоком гнедом коне, изумленно уставившись на меня. Не теряя времени, я подбежал и, схватив всадника за ногу, сбросил с седла.
Гнедой заржал, когда я вскочил в седло, но я дал шпоры и помчался прочь, низко пригнувшись к шее коня, опасаясь ливня стрел. Я отпустил поводья, и через мгновение дозорные и огни лагеря остались у меня за спиной.
Жеребец, летя словно ветер, уносил меня все дальше в пустыню, и сердце мое переполнялось радостью. Кровь врага еще не высохла на лезвии моей сабли, добрый конь подо мной, над головой сверкают звезды, а ночной ветер бьет в лицо! Чего еще надо турку?
Гнедой оказался резвее, чем конь, оставленный в лагере, а седло из персидской кожи с богатой отделкой было удобным.
Какое-то время я, отпустив поводья, не сдерживал коня, но потом, не слыша шума погони, замедлил шаг гнедого, помня, что тот, кто едет по пустыне на усталой лошади, играет в кости со Смертью. Я видел огни лагеря далеко позади и невольно задумался, почему в погоню за мной не бросилась сотня курдов? Правда, все произошло так стремительно и я так быстро удрал, что мстители, наверное, пребывали в растерянности. Как я узнал позже, они все-таки бросились в погоню, но потеряли след.
Долго скакал я на запад, пока не увидел старую караванную дорогу, которая когда-то вела из Эдессы в Кизилшер и Шираз. Уже тогда она была заброшена из-за грабителей – франков. Я решил, что стоит податься к халифам и предложить им свою саблю, поэтому я и отправился через пустыню, бесплодную землю, где плоские песчаные равнины сменялись рваными нитями оврагов и низкими холмами, вновь переходящими в равнины. Бриз с Персидского залива навевал прохладу, и под барабанную дробь копыт я вспоминал дни моего раннего детства, когда я пас по ночам наших низкорослых косматых лошадок в горных долинах далеко к востоку за Оксусом.
Через несколько часов я услышал невдалеке голоса людей и конское ржанье. В тусклом свете звезд мне удалось разглядеть цепочку всадников и какую-то покосившую повозку, в каких персы обычно возят свои богатства и гаремы. Я подумал, что это караван, направляющийся в лагерь Мухаммеда или в Кизилшер, но мне не хотелось попадаться им на глаза. Ведь это мог оказаться и не караван, а отряд разыскивающих меня курдов.
Поэтому я отъехал в сторону и, спрятавшись за огромным валуном, стал наблюдать за путешественниками. Они приблизились к моему убежищу, и я увидел, что это хорошо вооруженные турки-сельджуки. Их предводитель показался мне смутно знакомым, и я вспомнил, что видел этого человека раньше. Я решил, что в повозке, наверное, едет какая-нибудь принцесса, и удивился, что у нее так мало охраны. Воинов было не более тридцати, достаточно, чтобы отразить атаку всадников-кочевников, но, безусловно, маловато, чтобы отбиться от франков, если те пожелают напасть на путников – мусульман. Это озадачило меня: люди, лошади и повозка, похоже, проделали долгий путь, может быть, от самого халифата.
Когда повозка поравнялась со мной, одно из колес, громыхая по неровной земле, попало в глубокую выбоину и застряло. Мулы, как и полагается, один раз рванули и остановились, а предводитель отряда, показавшийся мне знакомым, начал отчаянно ругаться. При свете факела я его узнал – это был Абдулла-бей, персидский дворянин, пользующийся особым благоволением Мухаммед Хана – высокий, худой, угрюмый человек, скорее араб, нежели перс.
Вдруг кожаные шторы повозки раздвинулись, и оттуда выглянула юная дева. Но Абдулла-бей гневно толкнул ее и задернул шторы. Потом он что-то крикнул своим людям. Дюжина турок спешилась и стала толкать повозку. Ворча и ругаясь, они вытолкнули колесо из выбоины и снова отправились в путь. Вскоре караван растаял среди ночных теней.
Я продолжил путешествие в глубоком раздумье. Девушка, путешествующая в повозке, – несомненно, одна из первых красавиц племени франков. С чего бы это? Сельджуки на дороге Эдессы, возглавляемые персидским дворянином, охраняют девушку из Назарета? Я решил, что турки захватили ее в плен во время набега на Эдессу или Иерусалимское Королевство и теперь везут в Кизилшер или Шираз, чтобы продать какому-нибудь эмиру, и поэтому скрывают пленницу от посторонних взглядов.
Мой конь успел отдохнуть, и я, собираясь совершить длинный переход, всю ночь ехал медленно, но не останавливаясь. А с первым бледным проблеском зари я встретил всадника, быстро скачущего с запада.
Его длинноногий чалый шатался от усталости. Всадник был с головы до ног закован в броню, на голове – тяжелый шлем без забрала. Я пришпорил коня, перейдя на галоп, потому что это был франк – и ехал он в одиночестве на усталой лошади.
Увидев, что я приближаюсь, франк бросил на песок свое копье и выхватил меч, понимая, что его конь слишком устал, чтобы устроить поединок на копьях. Бросившись на него, как ястреб на добычу, я опустил саблю, но, поскольку уже почти поравнялся с франком, вынужден был поднять коня на дыбы.
– Наконец-то, клянусь бородой Пророка, – воскликнул я. – Вот мы и встретились, сэр Эрик де Коган.
