Михаил Зуев-Ордынец - Налет на Бек-Нияз
Обзор книги Михаил Зуев-Ордынец - Налет на Бек-Нияз
Михаил Ефимович Зуев-Ордынец
Налет на Бек-Нияз
Изотермический вагон
Маленькие полустанки и разъезды Закаспийской железной дороги в те годы были похожи друг на друга, как близнецы: два — три небольших плоскокрыших домика из сырцового кирпича, семафор, стрелки, иногда водокачка, с висящим наливным своим рукавом, похожая на заснувшего слона. А кругом на сотни верст пески и барханы Каракумов, угрюмость пустыни, величественная и беспощадная. Она давила тоской по местам цветущим и населенным. Подышать бы грибным лесным воздухом, послушать хриплые вопли петухов на прохладной зорьке или, что самое дорогое, послушать, как шепчет дождь по листьям березок и липок.
Таким же был и разъезд Бек-Нияз. И здесь четыре русских человека изнывали от скуки, пили без конца кислый, пахнущий аптекой кок-чай и, поглядывая на горячую рыжую шкуру пустыни, мечтали о ледяном квасе и тихой речке, заросшей кувшинкой.
Несмотря на ранний утренний час, над плоскими крышами станционных зданий зной стоял золотым дымом и расплавленным стеклом переливался над хребтами недалекого Копет-Дага. Но станция еще спала. Разбудил ее путевой сторож, появившийся на перроне. Станционный колокол забил настойчиво и взволнованно, возвещая начало трудового дня.
— Курьерский с Завала вышел! — крикнул сторож.
Из крайнего домика вышла гренадерского сложения женщина и направилась к палисаднику, где у корней жилистых карагачей было сложено аккуратной стопкой выстиранное белье. Подняв лежавшую сверху наволочку, женщина вдруг вскрикнула так, что свинья с рогаткой на шее, копавшаяся в палисаднике, метнулась испуганно в пески.
— Иван Степанович! — завопила женщина. — Степаныч! Да поди же ты сюда, байбак! Да что же это такое?
Из глубины станционного здания с медленно нарастающей гулкостью приблизились шаги, и на платформу вышел человек с узким унылым лицом. Он был в форменном коломенковом кителе, в трусах и в сандалиях на босу ногу. Зажмурившись от резкого белого света солнца, человек с унылым лицом спросил хмуро:
— И чего ты, мать моя, вечно воюешь? Орешь на все Каракумы!
— А тебе бы только дрыхнуть! — набросилась на него женщина. — Тоже начальник называется, а не видит, что у него под носом делается!
— Да что делается-то? — спросил начальник полустанка Бек-Нияз гражданин Козодавлев.
— А вот гляди! — взмахнула женщина перед его носом простынью.
Козодавлев взглянул и крикнул свирепо:
— Зосима, иди-ка сюда! Зосима, черт тебя раздери!
Зосима вышел из своей будки и остановился против Козодавлева, молча почесывая бороду.
— Дрыхнешь, борода, без просыпу, а за делом не глядишь!
Зосима расставил кривые ноги и спросил обиженно:
— А кто ночью два товарных поезда проводил? Не Зосима? То-то! А вы знай одно: дрыхнешь без просыпу!
— Кто здесь, по станции, ночью бродил? Чужие кто-нибудь были?
— Никто не был. Чего еще у вас стряслось?
— Да ты взгляни на белье-то, истукан! — набросилась на сторожа начальница.
Зосима осторожно, двумя пальцами, поднял рубаху, и сон, еще таившийся в уголках его глаз, сразу улетучился, уступив место крайнему испугу и удивлению.
— От так да! Такого чуда я не ожидал!
— Наше вам с огурчиком! — раздался в этот момент молодой бодрый голос. — Почему вопли и крики с раннего утра?
В калитке палисадника стоял загорелый юноша в белой войлочной шляпе-осетинке. Это был станционный телеграфист комсомолец Володя Фастов. Теперь все население станционного оазиса было налицо.
— А вот, Володя, войди и полюбуйся! — обратился к Фастову начальник, взял охапку белья и протянул ее телеграфисту.
Фастов взглянул на жалкие лохмотья полотна, лежавшие на его руках, и ахнул.
Все белье, до последнего носового платка, было исколото, изорвано, источено, словно по нему стреляли крупной дробью.
— Ничего не понимаю! — бормотал он. — И кто это ухитрился белье перебрать, перепортить и снова сложить аккуратненько, как и лежало?
— Может, басмачи нашкодили? — встрепенулась начальница.
— Вот тоже сказали. Марь Николаевна, — усмехнулся телеграфист. — Басмачи специально налет на Бек-Нияз сделали, чтобы ваше белье перепортить. Сам «стопобедный» курбаши Мулла-Исса диверсию провел против ваших простынь и подштанников Ивана Степановича.
— Такое скажешь иной раз, мать моя, что ни в какие ворота не лезет! — раздраженно посмотрел на жену Козодавлев. — О басмачах более года ни слуху ни духу. Мулла-Исса, чай, в Тегеране чуреками на базаре торгует.
В этот момент издалека, из песков донесся густой паровозный гудок. Фастов взглянул на хрупкую виселицу закрытого семафора и бросился к станции, крича на бегу:
— Это же курьерский просится! Забыли мы о нем.
Через несколько минут, обдав станцию дымом, оглушив ревом паровозного гудка, подлетел курьерский. Паровоз, блестевший на солнце масляным потом, промчал входную стрелку, вышел снова на магистраль и вдруг круто затормозил.
Фастов выглянул удивленно в окно дежурной. Случилось, по-видимому, что-то необыкновенное, если курьерский, обычно пролетавший Бек-Нияз, на этот раз остановился. Зосима, подняв тяжелую петлю стяжки, отцепил белый изотермический вагон, шедший в хвосте поезда. Козодавлев говорил о чем-то с главным кондуктором, то и дело взмахивая сокрушенно зажатым в руке зеленым флажком.
— В чем дело? — подлетел Фастов.
— Да вот, Володя, чертополошина-то какая! — обратился к нему взволнованным шепотом начальник. — Видишь ли, у изотермы буксы горят, ну, вот и отцепляют его. У нас оставят до послезавтра, до следующего курьера! Другой, здоровый вагон для перегрузки придет. Вот не было печали, так…
— А что же в этом страшного? — удивился Володя. — Пускай отцепляют. Впервой, что ли?
— Погоди ты! — уныло отмахнулся Козодавлев. — Ты узнай сначала, что в нем, в вагоне-то! Думаешь, мясо, яйца или икра из Красноводска? Огнестрельные припасы, — понизил начальник голос, — винтовочные патроны.
— И динамит, — улыбнулся кондуктор испугу Козодавлева. — Патроны ашхабадскому гарнизону, а динамит для Мургабстроя.
— Бинамит? — вырвалось сдавленно у подошедшего Зосимы. Выдернув изо рта шкворчашую трубку, он выбил из нее табак, тщательно затоптав угольки.
— Н-да, пустячки комбинация! — сняв осетинку и почесывая затылок, сказал Володя. — Ну что же, как-нибудь два дня протерпим.
— Товарищ главный, — вдруг решительно заявил Зосима, — ежели вы у нас такую страсть оставляете, то должны вы нам оружие выдать, разные там револьверы и саблюки тож.
