Юрий Куранов - Избранное
Но все-таки что же такое герой труда?
Когда женщина доит корову и пальцы ее поют под выменем, его ласкают и благодетельствуют, — такая женщина красавица.
Когда мужчина ведет по тяжелой дороге тяжело груженную и не такую уж новенькую машину и она, огромная и мощная, ластится к нему, совсем не молодому и низкорослому человеку, она готова слушать каждое движение его руки, любое нажатие ботинка, машина влюблена в него, как в отца и покровителя, и сама становится живым, одухотворенным и добрым существом, — тогда нельзя не сказать, что этот человек прекрасен. Когда вы видите благожелательного, ненавязчивого, но твердого человека, и все, что он говорит, разумно, коротко, приветливо, а всякий слушающий его сам того не замечает, как всем существом своим тянется и слушать эту мудрость и ее выполнять, а выполнение такого дела доставляет ему покой, удовлетворение и чувство собственного достоинства, такой человек — талант, большой, редкий и бесценно драгоценный. Таких людей мы называем самородками.
Над устьем расстилался быстрый солнечный ветер. Бежали туда и сюда катера и мелкие речные пароходики; то плавно, то резко взмывали к небу и опускались на воду чайки, горел своею белизной при самом выходе Великой в озеро укромный храм Николы Чудотворца, при котором на пути в Москву ночевала пять веков назад невеста Ивана III, Великого князя Московского, Софья Палеолог. Осенью 1615 года солдаты Густава-Адольфа, короля шведов, знаменитого завоевателя, с позором отступившего от стен Пскова, поставили здесь форт. Но вскоре были выбиты и отсюда. Я сам в тот день парил над этим драгоценным устьем как птица, крылья мои были широко и свободно расправлены, сердце мое билось гулко, и весь этот знаменательный день надолго, если не навсегда, определился в моей жизни. Я был радостен еще и оттого, что чувствовал: такой день не может не положить начало другим, не менее знаменательным дням.
КОГДА МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ ПОЕЗД…
Когда медлительный поезд, разбивая ветер, взметая пыль и песок, ревя нутром и грохоча металлом, несется вдаль, через пустыню, ты стоишь у окна. Там в бесконечную ширь легла и лениво раскинулась не то горбатая равнина, не то горная, тревожная и напряженная, страна. Вон орел, поднимаясь и поднимаясь в небо по каким-то ему только видимым ровным ступеням, одолевает высоту и смотрит вниз, а поезд ему, величавому страннику, представляется оттуда, с высоты, ничтожной, вьющейся змеей. Вон спят на песчаных стремнинах верблюды, сами песчаного томительного цвета. Странное животное, такое неуклюжее и неказистое в иной обстановке. Но здесь, в пустыне, какая царственность сквозит во всей его осанке, полупрезрительно опущенных на каменистые глазницы веках, в одновременно собранной и вихляющей, развинченной походке (так по рингу любят вышагивать боксеры — негры, профессионалы), в томительном тысячелетнем сне, заматеревшем во всей его фигуре. И суслики, молитвенно застывшие повсюду и еле видные. Удушающее дыхание песков, тишины, зноя из самого чрева пустыни.
Когда медлительный поезд вывозит меня из глубины двадцатого века и несет сквозь просторы тридцати либо сорока веков нашей великой равнины — от лебединых белых звонниц Новгорода и Пскова через многолюдные и страшные городища Итиля и Яксарта, вдоль бесконечных и знойных долин Великого шелкового пути. Когда медлительный поезд стремительно уносит меня сквозь эти века и просторы, я стою у окна, и полынный ветер, сухой, отрывистый и многоголосый, окутывает мое сердце предчувствиями и воспоминаниями. Я вспоминаю, вижу я, как текут по гористым равнинам бесчисленные звонкие реки массагетов, конные и пешие. Их кони покрыты по груди сверкающими латами из меди, они раскинули в поле несметные высокие костры и молятся, неистовые, солнцу, и лошадей ему приносят в жертву, и где-то здесь, туда, к Узбою, две с половиной тысячи лет назад воинственных кочевников царица, зеленоокая Томирис, окружила и уничтожила полчища великого персидского завоевателя Кира. Неизмеримые просторы покорились к тому времени великому этому царю: Мидия, Парфия, Маргиана, Хорезм, Согдиана и Бактрия, Гандхара и Вавилон. И вот завоеватель перешел Амударью, как в древности ее называли — Окс, и здесь он окончил свои дни. Томирис приказала отрубить царю голову и бросить ее в мех, наполненный, как вином, кровью, чтобы насытить завоевателя. Где там, в песках, затерялся его обесчещенный череп? А как здесь текли бесконечные гунны, на ужас и содрогание Европе? Как здесь ревели их степные кочевья? И как иные там, за тысячи рек и равнин, захлебнулись своею же кровью на Каталаунской равнине. Как здесь летели навстречу ветру и стуже коренастые верные стаи коней Бату-хана, чтобы залить огнем и смертью Рязань, Владимир, Суздаль, Киев, Львов, а потом чтобы на лучезарном берегу Адриатики молодой, оплывший от успехов и жестокости, от наслаждений хан на белой лошади въехал в развалины дворца когда-то великого императора римской державы.
Это здесь, по Тургаю, метался охваченный гневом, ненавистью и отвагой Амангельды, батрак, мятежник, военный комиссар Тургайского уезда. Здесь был убит. Это сюда, на несметные жирные черноземы, четверть века назад потекли трактора, станки, автомашины, паровозы, вагоны, снаряжение и провизия и бесконечный отчаянный и вдохновенный люд со всех концов необъятной страны. Это здесь на закате летнего дня танцевали студентки харьковских институтов медлительный старинный вальс под старенькую гармошку и уходили до рассвета куда-то в степь и пели там звучные страстные песни на украинском языке о любви. А по степи вокруг пыльного, переполненного пришлым людом степного городка Кустаная росли под этими древними созвездиями массагетов горы юного золотого зерна.
Когда медлительный поезд торопится через пустыню, в раскаленных вагонах работают кондиционеры и нагнетают холодный воздух в купе. Официанты разносят пассажирам кефир и кумыс, шоколад и булочки. Работает радио и рассказывает о том, что случилось на Шантарских островах или в Канаде, в Уганде или на площади святого Марка, в сталелитейных недрах далекого Запорожья либо здесь, невдалеке, на автоматизированных площадках Байконура.
Быстро наступит вечер. Сумерки исчезнут в резкой и плотной черноте ночи. Огни созвездий будут гореть бесчисленно и высоко над нашими древними землями. Сами собой нахлынут, размышления о тех неистовых миллионах человеческих судеб, которые прошли через эти пределы. И будет удивительно воспринимать их великие передвижения из века в век пешком, на ишаке, на верблюде или на коне, когда уже и поезд кажется сооружением неторопливым и допотопным. И еще удивительней будет думать о том, как без машин и механических сооружений наши предки освоили и удержали такие необъятные просторы. Как они нам дороги, близки, нерасторжимы с нашей жизнью и какую же высокую и строгую ответственность обязаны мы испытывать перед теми безыменными героями, что создали на наших просторах наше государство: украинцы, литовцы, русские, таджики, казахи, уйгуры, якуты и многие-многие родные нам народы.
