Александр Формозов - Формозов А.Н. Шесть дней в лесах
Рябчик
Севка лежал на спине и тоже наслаждалс чудесным мгновением. Прямо перед ним далекая сухая верхушка березы купалась в ясной синеве неба. Белые наклонные столбы облаков плыли спокойно, величаво... Эх, хорошо бы и ему полететь над лесами - долинами, обгоняя быстрых птиц, подымаясь выше серебристых облаков. Думал ли он, что через десять лет сбудутся самые смелые мечты и стальные крылья под торжествующий гул мотора понесут его высоко над распластанной, как зеленая карта, землей? Сосны шевелили ветвями и источали смолистый аромат. Душистые испарения невидимо слоились над холмами; лесные жаворонки ткали нежное кружево своих прелестных, ни с чем не сравнимых песен. "Не остаться ли нам здесь!" — мелькала у обоих тайная мысль. Но желание скорее увидеть глухариный ток взяло верх, и снова два следа потянулись по чистому, влажному песку дороги.
Просторное торфяное болото с кое - где разбросанными тощими сосенками, зарослями пахучего багульника и гонобобля[10] широко расползлось поперек дороги. Со слов встреченного утром охотника ребята знали, что лет тридцать тому назад по этой пустынной топи и зиму и лето паслись стада северных оленей. Олени исчезли, давно перестав здесь водиться, но как красивое воспоминание оставили свое имя болоту. "Оленье болото" — мальчики не могли смотреть на него без внутреннего волнения. В душе они оба жалели, что не родились пятьдесят лет назад. Тем не менее "Оленье болото" доставило им много хлопот. Большая часть его была скрыта под водой вместе с дорогой и пешеходной тропинкой, выложенной жердями. Срубив палки, упираясь ими в моховые кочки, путники брели, ступая на жерди, еле заметные под слоем буро - красной, словно квас, воды. Более полукилометра пришлось им пройти, едва удерживая равновесие, и уже у самого берега, неловко поскользнувшись, Гриша упал на одно колено в воду, упираясь в дно рукой. Сапог сейчас же наполнился ледяной водой, рукав и подол ватной куртки промокли насквозь. Пришлось остановиться, отжимать платье и сушиться. Во время их невольной остановки парочка больших улитов появилась над болотом. Самец пел на лету, протяжно свистя "траваа - трава - тра - ва". Его обычный крик - "тьён - тьён" - был издавна знаком мальчикам, много ночей проводившим на Волге. Здешние охотники за такой крик называют этого осторожного кулика тёлкуном. Более долговязый, нежели крупный, большой улит всегда первый боязливо слетает с песков на берегах Волги при появлении человека и уводит за собой своих соседей - мелких куличков, обычно очень доверчивых. Мальчики не позабыли всех неприятностей, причиненных им этой птицей во время наблюдений на реке, но оба радовались возможности полюбоваться улитом в его родной гнездовой обстановке. Оба знатока птиц были очень поражены, когда долговязый кулик опустился на сухую вершинку сосны. Сидя там, он продолжал петь, поблескивая на солнце мокрым носом, оглядывая болото, расстилавшеес вокруг. Несколько позже друзья увидели промелькнувшего вдали глухаря и решили, что он, быть может, прилетал на клюкву, которой здесь тоже было немало. Охая и кряхтя, покидали мальчики этот привал. Мешки и ружья так оттянули плечи, что ощущение ноющей боли как будто добралось до глубины костей. Оставалось всего семь - восемь километров до кордона; было решено пройти их без остановок.
Крики ворона в сосновом бору всегда означают присутствие падали. Так было и на этот раз: один ворон, сидевший на дереве, громко закаркал, издали заметив мальчиков. А три грузные черные птицы, шумя крыльями, поднялись с земли на вершины. Истерзанный труп лошади лежал у дороги. Снег вокруг был утоптан и усыпан клочками мокрой рыжей шерсти. Мальчики решили произвести учет пировавших, но снег таял ежедневно, отчего следы делались расплывчатыми и неясными. Задача оказалась нелегкой. Все же они установили, что сегодня утром здесь была лисица, вороны кормились вместе с сойкой; последняя и сейчас кричала где - то поблизости. Кроме того, виднелись многочисленные отпечатки лап, которые могли принадлежать только собаке. Они тянулись тропой вдоль всей дороги и привели друзей к кордону.
Большой улит
Пройдя километра два от трупа лошади, ребята услышали отдаленный собачий лай — первый звук, связанный с присутствием жилья, долетевший до их слуха за последние шесть часов дороги. Через полкилометра им попались следы человека, обутого в лапти, а несколько дальше, под сосной, у дороги, ветерок перекатывал пестрые перья глухарки. В пяти шагах от сосны лежал большой почерневший пыж, еще не потерявший порохового запаха. Севка, как хороший следопыт, сообразил, что лесник, к которому они шли, сегодня утром, вопреки охотничьему закону, застрелил глухариную матку. Вскоре, за узенькой речкой, среди поляны, друзья увидели бревенчатую постройку кордона.
Серая остроухая лайка уже за двадцать минут до появления мальчиков лаем предупредила обитателей кордона о пешеходах. Хозяин ожидал их у ворот, на которых красовались прочно прибитые большие лосиные рога. Лесник был высокий мужик с густой черной бородой и бледным лицом, изрытым оспой. Он стоял без шапки, цыкнул на собаку и на приветствие мальчиков коротко ответил: "Милости просим". Он был очень скуп на слова, но часто смеялся каким - то странным натянутым смешком, показывая скверные зубы. Его жена, маленькая бойкая бабенка, была чрезмерно болтлива и слащаво - ласкова. Три девочки - погодки при виде вошедших путников, словно зверьки, выставили головы из - под грязной занавески печи и сейчас же скрылись. Странный вид лесника и обстановка, в которой он жил, сильно поразили друзей. Большой, обнесенный забором двор кордона был пуст, в теплом коровнике и стойле дл лошади виднелись одни сугробы снега, на сеновале нельзя было найти ни клочка сена. Всюду валялись лошадиные кости, которые лайка за много километров притаскивала к дому, чтобы ее долю не уничтожили волки. Стены просторной казенной избы были закоптелы и пусты. Не тикали "ходики" — неразлучные спутники каждой крестьянской избы, одиноко темнели в углу иконы, висела засиженная мухами фотография. Развернутые веером засушенные хвосты глухарей, глухарок и тетеревов, прибитые к стене большими ржавыми гвоздями, скрыли под собой целые гнезда насекомых. Два старинных одноствольных ружь висели в углу, уставившись в потолок черными широкими жерлами.
Ребята не все понимали, но чутьем угадывали, что перед ними — жилище лесного волка, промышлявшего браконьерством, истреблением дичи и, быть может, другими темными делишками под видом охраны леса. Обоим стало как - то жутко, но они продолжали беседовать с хозяйкой, не подавая вида о мелькавших у них подозрениях.
