Сергей Кучеренко - Корень жизни: Таежные были
В размножении вольных тигров неизученного до сих пор много, хотя в зоопарках оно перестало быть проблемой. А потому тропление тигрицы и изучение ее поведения, подчиненного выкармливанию и воспитанию потомства, а заодно и выявление сути взаимоотношения с самцом, приносило парням немало хлопот, но и радости открытий звериного таинства. Крупицы слагались в камешки, те укладывались в нечто определенное. Наблюдения, размышления, опыт, интуиция… И наконец вывод. Еще одна запись в трудную книгу о тигре, четкая в своей лаконичности: «Потомство тигрица приносит в самом глухом и неприступном месте. Новорожденные весят до килограмма. Глаза и уши открываются через две недели. Из логова вылезают в месячном возрасте. Молоко сосут около полугода, но к мясу приобщаются с восьми недель от роду. До полугодовалого возраста мать носит своим малышам свежее мясо в логово, позже начинает водить их от одной добычи к другой. Мерзлый и закисший корм есть не позволяет. С полуторалетнего возраста молодые охотятся с матерью, которая учит их терпеливо и мастерски. Самец принимает некоторое участие в выращивании потомства, но не в воспитании его. А мать им начинает интересоваться лишь после того, как убедится, что ее дети уже готовы к самостоятельной жизни, и отпустит их…»
Есть разница в выращивании тигрят в зоопарках и на таежной воле!
Трудная, но захватывающе интересная работа была у Юдакова и Николаева. Дебри уссурийской тайги, встречи с изюбрами, кабанами, а порою и с медведями. То в тихую осеннюю благодать, то в зимнюю снежную стужу, то в весеннее солнечное половодье с пробуждением таежной жизни. Фотографировали, снимали на кинопленку, собирали в рюкзаки всевозможные находки.
Работа была столь интересной, а сил было так много, что не мыслился ни конец этой работы, ни тем более жизни, которая воспринималась вечным трудовым праздником.
Много раз и подолгу мы беседовали втроем, встречаясь и во Владивостоке, и в Хабаровске, и в нашей уссурийской тайге. Но однажды я увидел только Игоря. От него и узнал о последнем маршруте Юдакова.
…К 1974 году две тысячи километров, пройденных за несколько лет по тигриным следам в самых глухих и зверовых местах Сихотэ-Алиня, долгие и детальные сборы полевого материала о тигре «в своем доме» давно позволяли друзьям угомониться и засесть за диссертации и книги, но Юдакову все чего-нибудь не хватало: то он хотел уточнить те или иные повадки «подопечного зверя», то точнее определить численность в каком-то районе. А Николаев не спорил, соглашался.
Было уже много «последних» таежных маршрутов, и обстоятельные доклады на конференциях были. Научные статьи, отчеты, «скелетная» схема диссертации, планы книг. Глаза светились радостью открытий, от желания основательно засесть за письменный стол зудели руки, да и время уже не ждало. Но… Юдакову опять надо было сходить в тайгу. И он действительно сходил еще раз… последний.
Самая сердцевина Приморского края — центр Сихотэ-Алиня, покрытого густой, боярски великолепной шубой уссурийской тайги. Туда и поехал в январе 1974 года Юдаков. По злому стечению обстоятельств поехал один, потому что Николаева задержали в городе неотложные дела.
До Дальнереченска Анатолий добрался поездом, в небольшое село лесозаготовителей Поляны сто пятьдесят километров — на автомашине, и наконец четырнадцать километров по старой, давно заброшенной и заросшей лесовозной грунтовой дороге прошел на лыжах. С рюкзаком, карабином, кинокамерой, фотоаппаратом с телеобъективом, полевым дневником. И с надеждами на новые встречи и новые открытия.
Был тихий морозный день. Широкие охотничьи лыжи привычно вели вдоль замерзшего и укрытого толстым снежным одеялом ключа Быстрого, все выше и выше в царство гор. По обе стороны ключа сначала бурели дубняком невысокие увалы, потом их сменили темно-зеленые кедровые сопки, с каждым километром свежей лыжни все ближе и ближе подступавшие к одинокому путнику.
Уже в темноте Анатолий преодолел последние два километра и подошел к дощатому домику, внутри которого стояла палатка, а в ней железная печурка.
После незатейливого ужина спать не хотелось, над деревьями висела луна, и он решил запастись дровами.
Недалеко от домика лет пять назад умер огромный кедр почти в два обхвата. Теперь в нем было сухих смолистых дров на целую зиму. Кто-то и раньше заметил это, но тогда кедр не сдался: подпиленный, он завалился на соседний ясень, и тот удержал его на своей могучей спине, напрягшись под многотонной тяжестью. Так и стояли они несколько лет, два великана, тесно обнявшись своими ветвями. Только кедр стоял склонившись, а ясень — согнувшись. Будто один сильный солдат держал на своих плечах тяжелого, смертельно раненного друга.
Юдаков решил, что если спилить ясень, то упадут оба дерева и будет много сухих кедровых и сырых ясеневых дров. Сухие он будет жечь, когда потребуется быстро прогреть палатку и сварить еду, а сырые — ночью. Сырой ясень горит тихо, в меру жарко, но зато долго. Набил ясеневыми поленьями печку — и спи спокойно два-три часа.
Пилить в одиночку тот ясень было, по правде говоря, безрассудно, опасно, потому что он стоял под огромным напряжением. Юдаков это понимал, но не хотел тратить много времени на заготовку дров, а для безопасности присмотрел в нескольких метрах большое дерево, за которое случись что, можно и отскочить. Человек, подолгу бывающий в тайге, иногда забывает об опасностях, подстерегающих его, думая, что он сын тайги, а сыновей не обижают.
Завел мотопилу «Дружба», сделал запил со стороны предполагаемого падения ясеня, перенес мельтешащие зубья цепи на противоположную и залюбовался оранжевыми струями опилок, привычно шевеля пилой, посматривая на сплетенные кедровые и ясеневые ветки и примеряясь, как будет бежать в укрытие, когда затрещит.
Все могло быть и так, как он думал, но случилось по-другому. Недопиленный ясень неожиданно и оглушительно раскололся вдоль и, оставив на пне пятиметровый отщеп, метнувшись в сторону, стал стремительно падать совсем не туда, куда ожидалось. Юдаков мгновенно почувствовал опасность, но сначала отбросил на снег «Дружбу», чтоб ее не придавило, и лишь потом рванулся. А в результате ему не хватило того самого мгновения, которое он отдал пиле.
Падающий ясень сильно ударил по пояснице, потом срикошетил от дерева, за которым Анатолий собирался спрятаться, и намертво придавил его правое бедро крепким ребром скола к мерзлой земле, расхлестав пухлый снег и кустарник, ободрав до белизны живой древесины то дерево, от которого срикошетил.
Когда затихли треск и грохот падающих великанов, угомонилось эхо в сонных сопках и осела снежная пыль, Юдакова ужаснула глубина свалившейся на него беды. Нога в смертельном капкане, возможно, была сломана, ледяная земля, тяжесть ясеня огромная, а помощи в этом безлюдье ждать было неоткуда. В лучшем случае Игорь мог подойти сюда лишь дней через двадцать, обеспокоившись отсутствием друга. А через двадцать дней…
