Редьярд Киплинг - Книги джунглей
— Такого никогда раньше не было, — в тупом недоумении повторял Котуко. — Ещё не время. Почему лёд ломается сейчас?
— Иди за ним! — крикнула ему северянка, указывая вперёд, где по-прежнему маячило Нечто; теперь оно передвигалось как-то странно — не то бегом, не то ползком, хромая на все ноги сразу. Дети брели следом, волоча сани и слыша всё ближе и ближе победный гром ледяного шествия. И вот уже совсем рядом появились и поползли во все стороны паукообразные трещины с зазубренными, острыми краями; они зияли, словно кровожадные волчьи пасти. Но там, где поджидало их Нечто — на невысоком холме или даже скорее груде обломков прошлогоднего льда, — никакого движения не было. Котуко схватил девочку за руку и рванулся вперёд; остаток пути они одолели из последних сил. Грохот льда вокруг нарастал, но холм стоял неколебимо; и когда девочка вопросительно взглянула на Котуко, он выставил вперёд и вверх правый локоть — таким жестом инуиты обозначают твёрдую землю, остров. И верно: хромое восьминогое Нечто вывело их на остров — гранитный островок, который летом можно было распознать по прибрежной песчаной полосе, но который сейчас был весь окутан, скован и замаскирован льдом и на глаз неотличим от окружающего. И всё-таки под ногами у них была настоящая надёжная земля, а не предательский лёд! Островок стойко выдерживал ледовый штурм: льдины помельче разбивались вдребезги о его круглые бока, а спасительная отмель у северного берега, которая вдавалась в море, отражала атаки самых крупных льдин, отбрасывая их в сторону, — совершенно так же, как лемех плуга Отбрасывает пласт вспаханной земли. Разумеется, существовала опасность, что какая-нибудь зажатая со всех сторон ледяная глыба может взметнуться вверх и снести вершину островка, но об этом наши путники не думали: они поскорей соорудили себе хижину и под треск и скрежет льдов, наседавших на остров, принялись за еду. Загадочное Нечто куда-то делось, и Котуко, примостившись у светильника на корточках, снова расхвастался и пустился рассказывать о своей чудодейственной власти над духами. Но едва он вошёл во вкус, как девочка вдруг засмеялась и стала раскачиваться взад и вперёд.
За спиной Котуко, у входа, появились две головы — одна чёрная, другая рыжая, а потом внутрь потихоньку вползли на брюхе и сами собаки — и таких виноватых и сконфуженных собак вы, ручаюсь, никогда не видели. Оба пса — Котуко и чёрный вожак — окрепли, отъелись и имели вполне благополучный вид, но при этом были соединены друг с другом самым удивительным манером. Когда чёрный вожак убежал, на нем, как вы помните, была надета сбруя. Вероятно, он и его бывший соперник где-то встретились, и во время игры или потасовки плечевая лямка одного зацепилась за проволочный медный ошейник другого, да так крепко, что ни один из псов не мог достать зубами до ремня, чтоб перегрызть его, — и они оказались неразрывно привязаны друг к другу. Это обстоятельство и редкая возможность поохотиться вволю для собственного благополучия помогли им полностью излечиться от безумия. Оба были теперь здоровёхоньки.
Северянка подтолкнула к Котуко собак, на мордах которых явственно читался стыд, и проговорила, всхлипывая от смеха:
— Вот он — Квикверн, который вывел нас на твёрдую землю! Смотри: у него восемь ног и две головы!
Котуко перерезал ремень, и собаки, чёрная и рыжая, разом кинулись к нему на грудь, не помня себя от радости; наверное, они хотели на свой лад рассказать про все, что с ними было. Котуко провёл рукой по их округлившимся, гладким бокам и удовлетворённо заключил:
— Они нашли еду. Мы теперь не скоро попадём к Седне. Моя торнак привела их к нам.
Хворь покинула их.
Покончив с изъявлениями чувств, псы, которые вынуждены были много недель подряд и спать, и есть, и охотиться вместе, немедленно вцепились друг другу в горло, и в хижине разыгралась отменная драка.
— Голодные собаки не дерутся, — заметил Котуко. — Они нашли тюленей. Теперь пора спать. Завтра будет еда.
Проснувшись, дети обнаружили, что море к северу от островка почти очистилось, а весь лёд унесло южнее, в сторону суши. Для инуита нету музыки слаще, чем первый шум прибоя: он возвещает приближение весны. Котуко и девочка взялись за руки и засмеялись: свободный, ровный рёв прибоя среди льдов вызвал в их памяти ловлю лосося, охоту на оленей, запах цветущих карликовых ив… Мороз был ещё так силён, что у них на глазах море стало затягиваться ледяной коркой, но зато на небе — пусть всего на несколько минут — появилось широкое красное зарево. Это был отсвет невидимого солнца, которое до поры до времени прячется за горизонтом: оно ещё не проснулось, а только как бы зевает во сне, — но для людей это верный знак, что год повернул на лето. А уж если повернул, то обратного хода нет.
Обоих псов Котуко застал за очередной потасовкой: они дрались из-за добычи — только что пойманного тюленя. Он приплыл к острову за рыбой, которую пригнал туда шторм, и оказался первым из двух с лишним десятков тюленей, которых Котуко посчастливилось добыть в тот день. Пока море совсем не замёрзло, кругом кишели сотни чёрных тюленьих голов; животные резвились на мелководье и плавали между льдин.
Как хорошо было досыта наесться свежей тюленьей печёнки, и до краёв наполнить плошку жиром, и смотреть, как весело и высоко горит огонь! Но как только новый лёд окреп, Котуко и северянка поспешили нагрузить сани, впрягли собак и погнали их так, как не гнали ещё никогда в жизни: страшно было подумать о том, что могло за это время случиться дома. Стужа стояла по-прежнему лютая, но везти сани, гружённые едой, куда легче, чем охотиться на пустой желудок. На острове, заваленные льдом, остались двадцать пять освежёванных тюленьих туш, и теперь надо было поскорей возвращаться в посёлок. Котуко объяснил псам, что от них требуется, и дальше они уже отыскивали дорогу сами, по каким-то одним им ведомым признакам. Через двое суток они дружным лаем возвестили о своём прибытии. Из всех собак посёлка отозвались только три — остальных съели, и в жилищах было почти темно. Но когда Котуко во всю глотку крикнул: «Ойо! (Мясо!)», ему в ответ послышались слабые голоса, а когда он сделал поимённую перекличку, то все жители, по счастью, оказались налицо.
Спустя час очаги в доме у Кадлу горели ярким пламенем, в одном котле закипала вода, в другом варилось мясо, и от тепла даже стала подтаивать снежная крыша. Аморак приготовила пир для всего племени; и пока её младший сынишка в полном блаженстве грыз ломоть зернистого тюленьего сала, а собравшиеся в хижине мужчины-охотники медленно и методично набивали животы неимоверным количеством мяса, Котуко и северянка рассказывали о своих приключениях. Обе собаки сидели тут же и, услышав своё имя, моментально настораживали ухо; и вид у них при этом был достаточно сконфуженный. Теперь за них бояться было нечего: инуиты знают, что если собака переболела и поправилась, то собачья хворь ей больше не грозит.
