Ялмар Тесен - Опасное соседство
Обычно спавшая очень крепко, Джин немного удивилась тому, что проснулась еще до рассвета; в спальне стоял серый полумрак. Часы со светящимся циферблатом показывали чуть больше половины пятого, и сердце у Джин почему-то стучало как бешеное. Она понимала, что ее, должно быть, разбудило что-то необычное, но не осмеливалась даже подумать, что в дом мог залезть грабитель — ничего страшнее она и вообразить себе не могла, — и лежала неподвижно в темноте, с широко открытыми глазами. Когда она снова услыхала этот осторожный шорох, даже не шум, а просто нечто, свидетельствовавшее о том, что в доме кто-то есть, то прислушалась и услышала отчетливо глухой удар по полу, очень похожий на то, как стучит хвостом ее сиамский кот, когда он с важным видом, мурлыча, призывает обратить на него внимание, прохаживаясь возле кресла или стула и постукивая подрагивающим хвостом по ножкам. Однако сейчас кот крепко спал у нее в ногах, а все остальные здешние кошки обычно ночевали в амбаре с люцерной, если не было слишком холодно. Она припомнила, что, как всегда, оставила кухонную дверь незапертой, так что, может быть, это просто кто-то снял обувь и стукнул башмаками по полу. Теперь голова у нее работала абсолютно четко; не зажигая света, она нащупала на столике у кровати свои часы, зажигалку, будильник и, наконец, рукоять пистолета, медленно подтянула пистолет к себе и села в кровати, прижимая оружие к груди вместе с одеялом.
Вдруг совсем рядом раздался низкий, переходящий в утробное рычание вой; она вздрогнула от неожиданности и леденящего страха; пистолет в ее руках задрожал, сердце бешено забилось. Сиамский кот, соскочив с постели, тоже выл дурным голосом где-то под кроватью — это был жуткий звук, но его, по крайней мере, можно было легко определить. Джин дышала с трудом, сердце билось так, словно выталкивало воздух из легких короткими мучительными толчками. Перепуганный насмерть кот тихо стонал под кроватью на одной и той же пронзительной ноте, потом его стон перешел в негромкое сиплое рычание, потом стал громче, и эти дикие звуки невыносимо действовали ей на нервы. Когда вой кота несколько стихал, Джин изо всех сил напрягала слух, стараясь понять, что происходит в доме, однако ничего расслышать не могла, и через некоторое время, казавшееся в темноте бесконечно долгим, дыхание ее немного успокоилось, она разжала пальцы и выпустила теплую рукоять пистолета, стараясь хоть немного размять затекшую кисть руки. Она слышала легкое шуршание собственных ногтей по простыне, и где-то далеко голоса ржанок, и тиканье будильника рядом, и даже слегка удивилась, что слышит все это, такое знакомое. А потом снова эти успокаивающие звуки неожиданно смолкли, и опять она ощутила рядом угрожающее присутствие кого-то страшного и живого в темноте. В ней словно вдруг пробудилось некое давным-давно уснувшее чувство, способное приоткрыть ее душе дверцу, за которой прячутся ужасные духи из далекого прошлого, смертоносные ветры ледникового периода, фырканье пещерного медведя у заваленного каменными глыбами входа в жилище человека или дыхание самого страшного из кошачьих — саблезубого тигра. Все эти кошмары теперь оказались рядом. От страха у нее пересохло во рту, по спине и по плечам побежали мурашки; теперь она отчетливо понимала, что может стать чьей-то добычей, жертвой, загнанной в угол и одинокой перед лицом смерти, как и все прочие жертвы, чьи кости еще сто тысяч лет назад обратились в прах.
Однако сопение за дверью было вполне реальным, как и тихое царапанье мягкой лапы. Кот под кроватью снова хрипло завыл, вой его перешел в пронзительный вопль; дверь заскрипела, зашаталась, а затем вдруг все стихло и довольно долго в бесконечно продолжавшейся ночи, которая начинала уже сменяться серым рассветом, не было слышно ни звука, лишь присутствовало не имеющее названия ощущение разделенной с кем-то судьбы в последние мгновения перед смертью. Джин была в полуобморочном состоянии, когда ручка двери вдруг резко опустилась, поднялась, и в дверь ударили с такой силой, что казалось, вот-вот сорвут ее с петель. Дверь загрохотала, и дом откликнулся на этот стук мертвящей тишиной страха.
Тошнотворно-пустое серое время тянулось для Джин невыносимо долго. Хотя теперь она, по крайней мере, знала, что это конечно же не человек и, разумеется, не генетта, не Дикобраз и не удравшая из загона собака, которые могли забраться через открытую дверь в кухню в поисках объедков.
Разум отказывался принимать то, что говорили ей чувства, хотя из головы не шла страшная картина: огромное черное чудовище стоит на задних лапах у двери в ее спальню и пытается достать ее, словно она всего лишь загнанная в угол мышь.
В тишине комнаты, постепенно отмечая, что серые сумерки сменяются неярким рассветом, Джин вдруг вспомнила о пистолете и что было силы оттянула назад затвор. Хорошо смазанный кольт громко щелкнул, и, кажется, щелчок этот разом пробудил всех собак — вся свора истерически залаяла в тридцати метрах от дома, на противоположной стороне вымощенного плитами двора. Джин чувствовала под пальцами тяжесть и холод стали, однако левой рукой еще раз проверила, взведен ли курок. Все ее внимание теперь было сосредоточено на приоткрытом окне, на его ощутимо светлеющем во мраке прямоугольнике, похожем на театральную сцену, однако пустую, пока еще без актеров.
Она уже не чувствовала опасности слева от себя, у двери.
Опасность переместилась куда-то, но все еще была ощутима, притягивала к себе мысли Джин, ее зрение и слух, и она, казалось, выходит через кухонную дверь наружу, медленно обходит дом, пересекает лужайку и приближается к окну, приоткрытому навстречу дыханию свежего воздуха. И тут поставленное на ограничитель окно зазвенело, в щель целиком протиснулась огромная, могучая передняя лапа и повисла, словно ощупывая мрак спальни крючковатыми когтями, белесо поблескивавшими в темноте, точно ночные бабочки. Лапа казалась совершенно отдельной от самого тела хищника; потом Джин увидела голову леопарда — округлую, черную, плавные линии которой нарушали лишь стоявшие торчком уши, — и нажала на спусковой крючок. Пистолет неловко подпрыгнул у нее в руке, в застывшей тишине комнаты оглушительно прогремел выстрел, и, слыша сквозь этот грохот собственные жалобные рыдания, она выстрелила снова, крепче сжав кольт обеими руками, и, как следует прицелившись, стреляла до тех пор, пока голова в окне не исчезла и не стало видно лишь белое небо. Услышав наконец, что отчаянно и жалобно плачет, она заставила себя замолчать, почувствовала в воздухе запах кордита, и ее чуть не стошнило. Собаки по-прежнему истерически лаяли, но теперь уже не выли; а потом, как всегда на заре, тихонько запела малиновка, и тогда Джин снова тихо заплакала, с такой силой вдохнув наконец воздух полной грудью, что стало больно. Заря все разгоралась, и вот желтый солнечный луч коснулся угла платяного шкафа, а она все продолжала сидеть с пистолетом на коленях и старалась не дышать.
