Орасио Кирога - Анаконда
Поезд подходил к Линиерс, и Рамос стал прощаться, снова чувствуя на себе ее быстрый взгляд.
«Разумеется, — грустно подумал он, вспоминая тонкие чулочки детей, — я ни на что не годен».
Все это значительно раньше предвидела ее мать.
Идиллия
I
«…Одним словом, поскольку мой приезд задерживается до конца июня, а мне ни в коем случае не хотелось бы лишиться этого, я и настаиваю, чтобы ты обвенчался с нею. Я написал сегодня ее семье, и тебя там ждут. Что же касается полномочий… и т. д…»
Ничольсон дочитал письмо, крайне озадачившее его, и почувствовал беспокойство, свойственное холостяку, вынужденному внезапно вступить в брак, о котором он даже и не мечтал. Правда, жена у Ничольсона будет фиктивная, но обвенчаться с ней он все-таки должен.
«Веселые дела у меня», — подумал Ничольсон, и настроение у него окончательно испортилось. «И почему ему взбрело в голову доверить эту благородную миссию именно мне, а не кому-нибудь другому?» Но, вспомнив о друге, он тут же раскаялся в своих дурных мыслях. «Так или иначе, — заключил Ничольсон, — а все же этот фиктивный брак меня беспокоит. Хоть бы уж девица-то оказалась красивой… Ведь раньше у Ольмоса был отвратительный вкус. Но переступить порог церкви и пройти под ее сводом с чужой да еще безобразной женой…»
По правде говоря, если бы предстоящая женитьба была настоящей, если бы женился он для себя, то, возможно, что эта уже весьма надоевшая Ничольсону церемония и не казалась бы такой нелепой. Но тут все обстояло несколько иначе: он должен был вести под руку женщину, которая, как всем было известно, предназначалась другому.
Ничольсон был человеком светским и прекрасно знал, что вся прелесть жизни заключается в том, чтобы ничего не принимать всерьез, поэтому если во всей этой истории и была для него какая-то трудность, то заключалась она в необходимости проследовать в три часа дня сквозь густую толпу людей, гордо ведя под руку невесту, которая только что поклялась быть верной другому.
Вот в этом-то выставлении напоказ посторонним людям и заключалось то, что ему так претило. Но о скромной свадьбе нечего было и думать; семья невесты была слишком известной, чтобы пожалеть три тысячи песо на уплату за перекрытие уличного движения в часы венчания. Итак, он смирился с предстоящей женитьбой и на следующий день отправился к своей будущей супруге.
Ничольсон только что приехал из Чили, где прожил десять лет, и не был знаком с невестой. Он, правда, припоминал, но весьма туманно, ее мать. Что касается своей нареченной, то она была тогда еще слишком мала. «Мать была недурна собой, — размышлял Ничольсон по дороге, — даже при своем чересчур плоском лице. Больше я ничего не могу припомнить. Если дочь не окажется намного дурнее своей матери по крайней мере…»
Они жили на улице Родригэс Пенья, что на проспекте Альвеар. Ничольсон попросил доложить о себе, и та поспешность, с какой перед ним распахнулись двери гостиной, красноречиво говорила о том, что он являлся здесь желанным гостем.
Ничольсона приняла сеньора де Сааведра. Он увидел перед собой весьма пышную и разодетую в шелка даму, причесанную с кокетством, не соответствовавшим ее возрасту. Дама приятно улыбнулась гостю.
— …Да, Ольмос нам сообщил вчера… Очень рада вас видеть… Мы никак не могли предположить, что он так долго задержится там… Бедная Чича… Но зато мы имеем удовольствие познакомиться с вами и…
— Да, сеньора, — усмехнулся Ничольсон… — а я имею удовольствие быть принятым в качестве жениха, о чем я никогда даже и не мечтал.
— Действительно, — рассмеялась сеньора де Сааведра. И, откинувшись назад, она едва удержалась на своих толстых и коротких ногах. — Если бы мне об этом сказали месяц тому назад… Да что там месяц!.. каких-нибудь два дня назад, что вы женитесь на моей дочери… Нужно вас хоть познакомить с ней, не так ли? Мы только что вернулись домой, — добавила она, как бы в оправдание своего чересчур шикарного туалета. — Да вот она, кажется, и идет сюда,
Ничольсон и сеньора де Сааведра обернулись к двери. Шуршание шелка, которое еще издали услышала мать, все приближалось, и наконец в дверях появилась высокая девушка. Ее бока были настолько сжаты длинным корсетом, что казалось, будто они начинались с середины бедер. Было очевидно, что девушка значительно полнее, чем хотела казаться. Впрочем, изысканная элегантность наряда еще больше подчеркивала вульгарность се очень простого и накрашенного лица.
«Я, кажется, припоминаю это лицо», — подумал Ничольсон, а сеньора де Сааведра воскликнула:
— А! Это Мария Эстер… Моя любимая племянница. Она несколько дней тому назад приехала к нам погостить, сеньор Ничольсон. Дитя мое, познакомься, это друг Ольмоса, который окажет нам честь, став членом нашей семьи.
— Но, увы, временно, сеньорита, к великому моему огорчению, — добавил Ничольсон.
— Ах, вот как? — засмеялась Мария Эстер, потому что ей ничего другого не пришло, да и не могло прийти в голову. Девушка села, откинув легким движением свое платье. А затем уже с серьезным видом осмотрела Ничольсона с ног до головы.
Следом за Марией Эстер в комнату вошла София. Ее фигура походила на фигуру кузины, платье тоже было безукоризненно сшито. Лицо невесты было таким же простым и так же накрашено, но выражение ее глаз говорило о большем уме.
— Наконец-то! — воскликнула мать, облегченно вздохнув. — Вот ваша невеста, сеньор Ничольсон… Кто бы мог сказать, дочь моя, что тебе придется обвенчаться в отсутствие твоего жениха?
— Ну, конечно! — засмеялась София, так же красноречиво, как и ее кузина. Но она тут же добавила: — Да, но поскольку сеньор Ничольсон так любезен…
Девушка окинула жениха пристальным взглядом, и в ее улыбке было все, что угодно, только не робость.
«У этой девушки, кажется, есть немного души…» — подумал Ничольсон.
Между тем невеста уселась у окна и положила ногу на ногу. Профиль ее был освещен, и белокурые волосы искрились на солнце, а опирающаяся на пол лакированная туфелька, на которой играл живой язычок света, отбрасывала косую тень.
Беседуя с Софией, Ничольсон наблюдал за ней. Несмотря на ее крашеные волосы и внутреннюю пустоту, он находил в ней очарование. Она так же, как и ее кузина, привыкла лишь к пошлым остротам, принятым среди девушек ее круга. Однако тело Софии дышало какой-то необыкновенной свежестью, а во взгляде чувствовалась женщина, и Ничольсон весьма порадовался за друга.
— В конце концов, — возобновила разговор сеньора де Сааведра, — хоть мы и сожалеем об отсутствии Ольмоса, потому что брак по обязанности всегда чреват неприятностями, но…
