Борис Левин - Еще один шаг
— Ну все.
— У меня нога болит.
— Потерпи. Уже скоро.
И вот овраг остался позади. Предвечерний свет окрасил листву в бледно-розовый цвет.
— У тебя кровь, — испуганно уставился на брата Валерка, — на лице…
Алешка мазнул рукой по лицу:
— Сейчас подлечим.
Вырвал пучок травы, поплевал на нее и тщательно вытер царапину:
— Ну как?
— Все.
В поисках поляны прошло несколько часов. И когда, наконец, увидели знакомые уже опаленные пихты, радости особой не испытали — на поляне никого не было. Разве могли они знать, что час назад здесь был отец?
— Никого нет, — огляделся Валерка.
— Никого.
В небе проклюнулись первые звезды. Им не было никакого дела до заблудившихся мальчишек, они даже подмигивали, совершенно равнодушные к земным переживаниям и тревогам.
— Алешка, я… спать хочу… и есть.
У ребят осталась одна рыбина, полхлебца и ягоды. Можно перекусить. Но главное — отдохнуть не мешает. Валерка еле плелся, у Алешки ноги тоже как ватные.
— Поделим на сегодня и… на завтра.
— А зачем? Что мы — зимовщики?
— Кто знает. Петр Никодимыч всегда говорил: думай и про завтрашний день. Понял?
Валерка не стал больше возражать: делить так делить. Алешка на глаз отмерил половину хлеба и разломал, потом разделил рыбу. Братья неплохо подкрепились, закусили ягодами. Валерка даже похлопал себя по животу:
— Как барабан.
— Отчего это?
— От ягод, наверно.
— Заболеешь, поменьше есть надо.
Валерка понимающе кивнул: он тоже знал об этом.
— Выпьем воды, — предложил Алешка и достал из корзины бутылку.
Выпили по глотку воды, и Алешка вставил бутылку обратно в корзину. Вдруг почти над самыми головами ребят бесшумно пролетела огромная серая птица. Казалось, она едва не задела их широченными крыльями.
— Что это? — прошептал Валерка. Он встал, потянул куртку. — Уйдем отсюда… Вон — еще.
Это были совы, летевшие на ночной промысел. Большие, бесшумные.
Алешка не возражал, быстро собрался, дал Валерке палку.
— Пошли.
Сколько прошло времени, как они оставили злополучную поляну, сказать трудно, но шли они довольно долго, пока лес не окутала синяя вечерняя мгла.
— Нога болит, — взмолился Валерка. — Посидим, Лешка.
Они были на маленькой полянке, гораздо меньше той, откуда бежали.
— Давай здесь.
Наломали веток, сложили их под кустом, в головах поставили корзинку.
Тихо стонал лес. Меж ветвей появился серый шар луны. Внимание ребят привлекла странная птица; прижавшись к коре, как бы слившись с поверхностью ствола, птица сидела совершенно неподвижно, и казалось — она часть дерева. Но вот заблестели ее до того почти закрытые глаза: наверно, она заметила мальчишек. Красивый темный глаз ее смотрел пристально, птица насторожилась. Валерка шепнул:
— А что она сидит так? Лешка, слышь?
В ту же минуту птица быстро и бесшумно взлетела, у нее были длинные и острые крылья, а летела она каким-то танцующим полетом, и вдруг тут же села на кучку хвороста, и… пропала. Прошло минуты две, и до слуха ребят донеслось «тр-уэрр», «уэрр», «уэрр» и еще — «фюрр».
— Это же козодой, — сказал Алешка. — Чудная какая, правда? Она любит слепней всяких, что возле коров собираются, а раньше думали, будто она коров доит или коз. Вот и пошло: козодой да козодой.
— Выдумали на нее.
— Ну да, выдумки… Петр Никодимыч говорил: козодой — ценная птица.
— А куда она девалась?
— В хворосте или на дереве… Она же цветом на кору похожа.
Ребята помолчали. Лес наполняли глухие вечерние звуки, и голос козодоя потонул в них.
— Найдет нас папка? — спросил вдруг Валерка. — Темно тут и кусты какие-то… плохие.
— Почему плохие?
— Лохматые очень.
Чтобы успокоить себя и брата, Алешка сказал, что кусты здесь обыкновенные, такие же, как у них в Белозерске, а отец, чтобы идти ночью, наверно, фонарь возьмет с собой и обязательно найдет их. Они утром проснутся, и отец придет.
— А какой фонарь?.. «Летучую мышь»?
— Ага, мышь, — уже засыпая, сказал Алешка.
ВЕРТОЛЕТ
Мальчики проснулись почти одновременно: Алешка повернулся на бок, нечаянно толкнул Валерку — и сна как не бывало.
Алешке показалось, будто кто-то следит за ними. Он присмотрелся к дереву: на ветке сидела белка и черными любопытными глазами поглядывала на мальчиков, но вдруг метнулась вверх и пропала, только закачались зеленые иглы.
Всю поляну густо усыпала роса, почти на каждой травинке блестели сизые, будто окаменевшие росинки. Но тут Алешка вспомнил все, что произошло с ними вчера, и лес сразу потускнел.
Валерка, сидевший рядом, протер кулаком глаза, горько вздохнул:
— Не нашел нас папанька… А ты говорил — найдет.
— Не нашел, — невольно подражая брату, вздохнул и Алешка.
— И фонарь не помог.
— Какой фонарь?
— Ну вот… «Летучая мышь». Сам же говорил.
Рассвет приходил медленно. Над лесом вставало солнце, наверно хорошо отдохнувшее за ночь. Послышалась короткая трель зорянки-малиновки. А вот и она сама под соседней сосной мигнула оранжевым передничком и юркнула в чащу. Раскрылись повернутые к солнцу цветки козлобородника. Алешка заметил их сразу, как только проснулся. В другой раз, в другом месте он бы, может быть, обошел поляну, высмотрел бы все-все. Теперь же не до этого.
— Домой хочу, — всхлипнул Валерка. — Идем, Лешка… Идем же!
— Сейчас, вот сейчас. Только… в какую сторону идти?
Сказал и пожалел. Нельзя говорить так. Ведь он, Алешка, старшой, отец всегда ему это говорит, а как поступил? Не послушался отца, не дождался его там, на большой поляне, у опаленных пихт. Валерку послушал, а надо было не уходить и Валерку не отпускать. Уговорить как-нибудь, а не помогло бы — заставить. Эх! Какой же он, в самом деле, старшой? Ему тоже хочется скорее домой и боязно чего-то. Но он не заплачет и Валерке не даст хныкать. Они вот соберутся и пойдут. Идти им надо на юг, потому что там их поселок, Белозерск. Солнце взошло там, а юг, значит, правее.
Алешка вложил в корзинку бутылку, узелок.
— Пошли.
— А… ты знаешь, как идти?
— Прямо и прямо.
Стало совсем уже светло. Лес зашумел, травы, напившись росы, посвежели.
— Лешка, а… хлеб остался?
— Хочешь?
— Ага.
Алешка развязал узелок, в котором хранились остатки рыбы и кусочек хлеба — все их богатство. Поделил поровну.
Мальчики тут же, на поляне, съели и рыбу и хлеб. Завтрак был, конечно, скудный, и ребята пожалели, что, уходя из дому, они не взяли с собой больше еды, надо было послушаться маму и взять с собой все, что она предлагала. Валерка ухитрился даже оставить сверток с пирогами и еще радовался: вот он какой ловкий!
