Ярослав Даркшевич - Росные тропы
Когда мы закончили всю работу и собрались переходить на другое место, у дроздов в гнезде вовсю пищали большеротые птенцы.
ДРАЧУНЫ
Теплынь нахлынула, мягкой волной окатила землю. Пригорки обтаяли и смущенно просветлели первой игольчатой травой. Снег сполз, затаился в тенистых логах. Запахло волглой, оттаявшей землей.
Все живое, обласканное теплом, запело, кинулось затейничать, играть и веселиться. Вот вчера под вечер повстречал я на нашем выгоне зайца. Был он шибко разудалый, этот заяц: от большой радости, видать, всякое опасенье потерял.
Как ошалелый вылетел косой из ольшаника. В два прыжка одолел взгорок и присел. Рядом высокая груда сосновых бревен лежала. Их зимой колхозники напилили, свезли по снегу в одно место, а забрать не успели. Заяц выпукло-черным глазом покосился на бревна, передернул усами, разбежался и, играючи, через груду перемахнул. Белым мячиком отскочил подальше, снова разогнался и снова прыгнул, лишь хвостишко-недомерок в воздухе мелькнул. По-козлячьи взбрыкивая, пробежался заяц, чуточку посидел, отпыхиваясь, и через ложок пошастал прямо ко мне.
Так уж водится, коль захотелось тебе подольше последить за чем-то интересным, значит, сумей вовремя сам затаиться и не двигаться. Опустился поскорее я на колени, после и совсем припал к земле за муравейником.
Перебежал веселый зайчишка ложок, подсел к талиновому кусту и стал объедать молодые прутики. Сидел вначале тихо, а потом принялся ушами трясти. Откусит от прутика кусочек, схрумкает и долго-долго потряхивает правым ухом, да так громко, что эхо по низинке раздается. Отстригает новую веточку — левым ухом прихлопывает. Таким чередом и идет дело: попеременно то левым, то правым ухом косой, как хлопушками, поигрывает. Понять не могу — зачем? Неужели он какие-то сигналы другим зайцам подает?
Загляделся на заячьи уши-хлопушки и не заметил, когда из кустов второй косой выскочил. Опасливо оббежал первого, подобрался к кусту с другой стороны, и стали зайцы жевать прутики вместе. Один зубами чик-чик ушами хлоп-хлоп, второй тоже — чик-чик, и сидят, губами шевелят проворно, словно друг другу скороговоркой о чем-то рассказывают. У обоих мордашки сосредоточенные. Первый заяц не забывает все-таки ушами подергивать, и второй, на него глядя, тоже нахлопывать взялся.
Нагрызлись косые веток, стали на закуску траву теребить. Выбирают, где погуще да побольше отросла, и грызут. Потом сбежались, уселись вместе. Как по команде, оба на задних лапках вскинулись, а передними пустились растирать и приглаживать мохнатую шерстку на щеках. Правильно, думаю: где чистота, там и красота!
Причесались, огладились куцехвостики, и тут как размахнется первый заяц и как даст по усам лапой другому. Бедняга пронзительно вскрикнул и метра на четыре в сторону отскочил. Шею вытянул и смотрит на обидчика с изумлением: «За что ты меня так-то, братец? Чем я тебе досадил?» А драчун в его сторону и не посмотрел, опять спокойненько усы подкручивает, за ушами почесывает.
Долго обиженный заяц встряхивал головой, знать, крепкого тумака дал ему приятель. Кое-как очухался, глянул на обидчика — тот сидит злодей злодеем. Вскипело зайчишкино сердце: «Эх, ты так со мной?! Ну, погоди!» Разбежался, подпрыгнул и — рраз… Пролетая над драчуном, что есть силы ударил его длинными задними ногами по лбу. От боли заводила заверещал и кинулся вдогонку. Настиг зайку в лощине — стало невозможно разобрать, кто прав, кто виноват. Сцепились не на шутку. Клубком свились, катаются, визжат и друг друга рвут когтями. Шерсть по воздуху летит, точно перо из рваной подушки.
На ближней осине из гнезда высунула досужий нос сорока. Она яйца вторую неделю насиживала и скучала. Видит, дело затеялось скандальное. Ей того и надо — отчего бы не порадоваться! Живо выскочила из своей глиняной хоромины, примостилась на ветке над драчунами и давай насмехаться: «Хха-чха-чха-чха! Хха…»
Жалко мне стало неразумных зайцев. Встал я на ноги, свистнул в два пальца. Мигом они расцепились и, натыкаясь на кусты, бросились врассыпную. Недовольная сорока принялась ругать и меня так же громко: «Шишш! Чиш-ма! Ума, ума-шиш!»
С той поры узнал я, зачем зайцы ушами хлопают. Это им подраться хочется.
СЕМЬЯ
В самом зените лета теряют старые птицы-родители сон и покой. Вскармливают, растят, поднимают на крылышки детей-недолетышей. Мы умиляемся, увидев, как кошка бережно играет с котенком, как старательно вылизывает розовым языком увальня-сына собака, как тревожится, потеряв ненадолго из виду пушистохвостого стригунка, старая лошадь… Что тут скажешь — таковы материнские чувства! Мне удалось как-то наблюдать за семейством синиц. Синица-мать с утра привела птенцов ко мне под окошко, в палисадник. Трогательное было зрелище…
Молодые, в нежно-зеленых чистеньких перышках, синичата расселись рядом на прясле. Мелко-мелко потряхивали крылышками, разевая желто-красные рты, наперебой требовательно выкрикивали: «Зеррь-зри, зри, зеррь-зри, зеррь…» Мол, давай, давай, мама, подбрасывай еды-то! Старая синица суетилась вовсю, боялась оставить голосистых детенышей недокормленными. Их у нее восемь! И все такие нарядные, яркие, как свеженькие лимончики. А у матери вид помятый, перья тусклые, затертые — ни дать ни взять у кошки в лапах побывала. Не успевает пообиходить себя: все для детей, все сейчас только им.
Сноровисто пошмыгивала синичья матушка по веткам смородинного куста, приглядывалась к грядке с земляникой и, наконец, на крапиве отыскала гусениц бабочки-крапивницы. Как уж она обрадовалась находке: не зря вела детей в такую даль из леса, будет чем покормить их!
Синичата заподлетывали поближе к матери, рты у них не закрывались и пронзительно-требовательное «зеррь-зри» далеко разносилось окрест. Синица лишь успевала хватать с крапивных листьев гусениц, растеребливать их и раздавать своим ненаедам.
Одна маленькая синичка не ела вместе со всеми. Она давно сидела в сторонке и внимательно следила за матерью. Потом спустилась следом за ней к крапиве, ухватила гусеницу и несмело взялась тормошить ее слабым клювом. Мать глянула на дочь и так обрадовалась, что забыла на время об остальных детях. Она запоскакивала вокруг смышленой дочери и с материнской гордостью подбадривала ее: «Ци-фить, фить-ци-ци-фить! Тяни-потяни ее, дочка! Покажи-ка всем, что ты умеешь!»
Материнские уроки никогда не забудутся молодыми синицами. Они не раз помогут детям в трудной, полной лишений и опасностей лесной жизни.
В. Юровских
