Валентин Иванов - Желтый металл. Девять этюдов
Превратившись в добродушнейшего усатого украинского дида, Брындык радушно пригласил гостя:
— Та сидайте ж. Чего ж стоите, як прутик? Рассказывайте, якого-такого Гавриила братцем будете. В нашем городе один Брындык живет, и у усем Капказу Брындыков ни. Окуневых, вы не обидьтесь, — полна копа. Вам не хороший коврик ли гребтится иметь? Мабуть по слесарному забота? Могу и по столярному. Память стариковская, а мнится, будто Окуневу работал. А как его кликали, запамятовал, — сыпал Брындык, сознательно ломая речь и путая русские слова с украинским просторечьем.
То ли напряженностью, то ли чертами лица, весьма заострившимися и посуровевшими за последнее время, Александр Окунев произвел на Брындыка впечатление нелегкое: волчьим пахнуло.
Всю последнюю четверть столетия, срок немалый, исторический срок, Брындык прожил, находясь непрерывно «на стреме», как выразились бы некоторые его знакомые по тюрьме. Сейчас чувства, обостренные непрерывными нелегальными занятиями, сигнализировали своему хозяину без помощи медлительных умозаключений, что этот посетитель, назвавшийся братом Гавриила Ивановича, уж очень не прост. Упаси боже, как не прост!..
Жизнь — отнюдь не шахматная партия. Губительный цейтнот слишком часто является следствием не медленности действия, а поспешности. Усадив Окунева, Брындык еще долго продолжал бы свою болтовню, повествуя о выдуманных встречах с воображаемыми Окуневыми, — о действительном ни слова, — не прерви его Александр самым решительным образом:
— Время — деньги. Мой брат по нашему делу прийти не может: он в отъезде. — Александр крепко нажал на слова «по нашему делу». И повторил их: — По нашему делу он дал мне связь к вам. Все рассказал, что мне нужно знать. Чтобы вы больше не сомневались, вот мой документ. Вашего не требуется. Брат мне описал и вас и ваш дом.
С видом недоверия и непонимания Брындык все же познакомился и с паспортом и с отпускным удостоверением, выданным управлением Сендунских приисков. Штамп в паспорте о работе, прописка. Все сходилось. Брындык начал верить, что перед ним и взаправду появился тот человек, «принадлежащее» которому золото-шлих текло из Сибири сначала через Леона Томбадзе, потом через Гавриила.
Логическая мысль побеждала смутное предубеждение. И все же Брындык не хотел еще выдать себя словами… Он спросил:
— Та что у вас есть? Покажьте.
Вряд ли «они», как Брындык называл милицию, дали бы кому в руки, чтоб отвести глаза скупщику, такой мешочек «правильного» сибирского золотого песка.
И Брындык, сбросив с себя «дида», заключил сделку. Уплатил он так же, как рассчитывался с Гавриилом за последние две партии, то-есть по тридцать четыре рубля за грамм.
После проверки качества металла кислотой и взвешивания Брындык попросил Окунева подождать, а сам покинул пристройку минут на двадцать. Вернулся он без золотого песка, с деньгами. Было понятно, что где-то и в этом доме имелась надежная, но легко доступная хозяину похоронка, где хранился и золотой песок и немалый оборотный капитал. Впрочем, до этого Окуневу действительно не было дела. Он получил почти двести тысяч рублей. Брындык удержал с него сто семьдесят пять рублей за ковер собственной работы.
— Так оно лучше. Вы меня навестили, чтобы купить хороший ковер.
Не считая больше нужным ломать свою речь, Брындык говорил по-русски вполне чисто. Он предложил Александру привозить еще желтого металла.
О Гаврииле между ними не порхнуло и словечка.
2
Усевшись за столом в комнате Гавриила, старший брат занялся сочинением письма на имя младшего. Сочинял, заполняя четыре странички весьма дельными советами вести себя, как приличествует советскому гражданину, перестать совершенно пить крепкие напитки, сдержать данное ему, как старшему брату, обещание исправиться. Александр, указывая брату на его возраст, утверждал, что пора бросить холостяцкую жизнь и жениться на достойной, опытной женщине: «Как мы с тобой говорили, переведись из района в Н-к и женись на Марье Алексеевне, никто, как она, не устроит тебе домашний уют и не даст ласку…»
Запечатав письмо в конверт с рисунком Московского планетария на левой стороне, Александр позвал хозяйку и повел с ней разговор особого, на этот раз, рода. Он со всеми подробностями рассказал о несчастном событии, случившемся в свое время на прииске, и прервавшем карьеру брата в Сибири.
— Дело не такое уж страшное, — повествовал он под вздохи и ахи Марьи Алексеевны. — Ему остается протянуть еще год, а там дело за давностью сдадут в архивы и приговор аннулируется, такое у нас на приисках положение… — Полагая, что тучная баба не будет советоваться с юристами, Александр смело изобретал статьи кодекса. — И поэтому очень прошу вас, если милиция станет почему-либо интересоваться Ганей, скажите, что был такой, но выбыл. Хотя бы недели две назад от этого дня. Да вот что, вы его лучше выпишите теперь же из домовой книги задним числом… Тогда они сразу отцепятся. А время-то идет в нашу пользу.
— Уж отсидел бы он свои шесть месяцев, а потом вернулся бы, и жили бы мы с ним спокойно, — всхлипнула окончательно чувствующая себя в «законном браке» почтенная домовладелица.
Александру пришлось убеждать ее, что это невозможно, ибо бедный Ганя никак не выдержит тягот тюремного заключения.
Терпеливо внушив хозяйке все, что счел нужным, Александр выспался на братниной кровати и под братниным одеялом, а наутро простился с хозяйкой, оставив ей письмо для передачи Гане. Ковер Брындыка он поднес ей, как будущий родственник.
Александр шел на вокзал, а Марья Алексеевна разводила керогаз в неурочное время. На керогаз она водрузила чайник, под струю бьющего из носика пара подставила конверт. Письмо старшего брата к младшему ей так понравилось, что она сняла копию, а конверт аккуратно подклеила клейстером и положила в шкатулку на комоде.
Да, она выполнит все советы своего будущего деверя… Подумав, Марья Алексеевна отправилась в комнату Гавриила, собрала все его имущество и отнесла к себе. В комнате остались лишь вещи «от хозяйки». На случай визита милиции вид комнаты подтверждал факт отбытия жильца навсегда.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Осенью двадцать девятого года в полтавской областной газете и в газете районной, издаваемой в городе Прилуках, почти в одно и то же время появилась заметка о гибели председателя Третьиновского сельсовета от пули бандита-кулака. Следствие не дало результата, и убийца остался неразысканным. Предистория этого события начинается весьма издалека.
До революции в селе Третьиновка Полтавской губернии Прилукского уезда, в селе, довольно живописно раскинувшем белые хатки и фруктовые садики по берегу речки, носящей имя Лисогор, беднейшим мужиком считался некий Григорий Брындык, по прозвищу Грицко Бесхвостый. Бедствовал Грицко довольно весело — и бедствовал по причине собственного легкомысленного характера, а не по независящим от мужика обстоятельствам.
