Редьярд Киплинг - Книги джунглей
Он прыгнул в окно и опять побежал, прячась под деревенской стеной, пока ему не стал слышен говор толпы, собравшейся под смоковницей.
Балдео кашлял и стонал, лёжа на земле, а все остальные обступили его и расспрашивали. Волосы у него растрепались, руки и ноги он ободрал, влезая на дерево, и едва мог говорить, зато отлично понимал всю значительность своего положения. Время от времени он начинал говорить что-то о поющих чертях, оборотнях и колдовстве только для того, чтобы раздразнить любопытство и намекнуть толпе, о чём он будет рассказывать. Потом он попросил воды.
— Так! — сказал Маугли. — Слова и слова! Одна болтовня! Люди — кровные братья обезьянам. Сначала он будет полоскать рот водой, потом курить, а управившись со всем этим, он начнёт рассказывать. Ну и дурачьё эти люди! Они не поставят никого стеречь Мессую, пока Балдео забивает им уши своими рассказами. И я становлюсь таким же лентяем!
Он встряхнулся и проскользнул обратно к хижине. Он был уже под окном, когда почувствовал, что кто-то лизнул ему ногу.
— Мать, — сказал он, узнав Волчицу, — что здесь делаешь ты?
— Я услышала, как мои дети поют в лесу, и пошла за тем, кого люблю больше всех. Лягушонок, я хочу видеть женщину, которая кормила тебя молоком, — сказала Мать Волчица, вся мокрая от росы.
— Её связали и хотят убить. Я разрезал ремни, и она с мужем уйдёт через джунгли.
— Я тоже провожу их. Я стара, но ещё не совсем беззуба. — Мать Волчица стала на задние лапы заглянула через окно в тёмную хижину.
Потом она бесшумно опустилась на все четыре лапы и сказала только:
— Я первая кормила тебя молоком, но Багира говорит правду: человек в конце концов уходит к человеку.
— Может быть, — сказал Маугли очень мрачно, — только я сейчас далёк от этого пути. Подожди здесь, но не показывайся ей.
— Ты никогда меня не боялся, Лягушонок, — сказала Мать Волчица, отступая на шаг и пропадая в высокой траве, что она отлично умела делать.
— А теперь, — весело сказал Маугли, снова прыгнув в окно, — все собрались вокруг Балдео, и он рассказывает то, чего не было. А когда он кончит, они непременно придут сюда с Красным… с огнём и сожгут вас обоих. Как же быть?
— Мы поговорили с мужем, — сказала Мессуа. — Канхивара в тридцати милях отсюда. Если мы доберёмся туда сегодня, мы останемся живы. Если нет — умрём. А в Канхиваре англичане…
— Что это за народ? — спросил Маугли.
— Не знаю. У них кожа белая, и говорят, будто они правят нашей страной и не дают жечь или убивать людей втайне. Если мы доберёмся за ночь туда, то мы спасены, а если нет, то погибли.
— Вы останетесь живы. Ни один человек не выйдет сегодня из ворот. Но что это он делает?
Муж Мессуи, стоя на четвереньках, копал землю в углу хижины.
— Там у него деньги, — сказала Мессуа. — Больше мы ничего не можем взять с собой.
— Ах, да! Это то, что переходит из рук в руки и не становится теплей. Разве оно бывает нужно и в других местах?
Муж сердито оглянулся.
— Какой он оборотень? Он просто дурак! — проворчал он. — На эти деньги я могу купить лошадь. Мы так избиты, что не уйдём далеко, а деревня погонится за нами.
— Говорю вам, что не погонится, я этого не позволю, но лошадь — это хорошо, потому что Мессуа устала.
Её муж встал, завязывая в пояс последнюю рупию. Маугли помог Мессуе выбраться в окно, и прохладный ночной воздух оживил её. Но джунгли при свете звёзд показались ей очень тёмными и страшными.
— Вы знаете дорогу в Канхивару? — прошептал Маугли.
Они кивнули.
— Хорошо. Помните же, что бояться нечего и торопиться тоже не надо. Только… только в джунглях позади вас и впереди вас вы, быть может, услышите пение.
— Неужели ты думаешь, что мы посмели бы уйти ночью в джунгли, если бы не боялись, что нас сожгут? Лучше быть растерзанным зверями, чем убитым людьми, — сказал муж Мессуи.
Но сама Мессуа посмотрела на Маугли и улыбнулась.
— Говорю вам, — продолжал Маугли, словно он был медведь Балу и в сотый раз твердил невнимательному волчонку древний Закон Джунглей, — говорю вам, что ни один зуб в джунглях не обнажится против вас, ни одна лапа в джунглях не поднимется на вас. Ни человек, ни зверь не остановит вас, пока вы не завидите Канхивару. Вас будут охранять. — Он быстро повернулся к Мессуе, говоря: — Муж твой не верит мне, но ты поверишь?
— Да, конечно, сын мой. Человек ли ты или волк из джунглей, но я тебе верю.
— Он испугается, когда услышит пение моего народа. А ты узнаешь и всё поймёшь. Ступайте же и не торопитесь, потому что спешить нет нужды: ворота заперты.
Мессуа бросилась, рыдая, к ногам Маугли, но он быстро поднял её, весь дрожа. Тогда она повисла у него на шее, называя его всеми ласковыми именами, какие только ей вспомнились, но муж её со злостью оглянулся назад и сказал:
— Дай мне добраться до Канхивары и найти англичан, я расскажу про Балдео, жреца и всех остальных такое, что эта деревня нас ещё долго вспоминать будет. Они мне вдвойне заплатят за брошенные поля и за некормленых буйволов. Уж я добьюсь справедливости!
Маугли засмеялся:
— Не знаю, что значит справедливость, но приходи сюда к следующим дождям, и ты увидишь, много ли тут останется.
Они пошли, направляясь к джунглям, и Мать Волчица выскочила из своей засады.
— Проводи их! — сказал Маугли. — И смотри, чтобы все джунгли знали, что их нельзя трогать. Подай голос, а я позову Багиру.
Глухой, протяжный вой раздался и замер, и Маугли увидел, как муж Мессуи вздрогнул и повернулся, готовый бежать обратно к хижине.
— Иди, иди! — ободряюще крикнул Маугли. — Я же сказал, что вы услышите песню. Она вас проводит до самой Канхивары. Это Милость Джунглей.
Мессуа подтолкнула своего мужа вперёд, и тьма спустилась над ними и Волчицей, как вдруг Багира выскочила чуть ли не из-под ног Маугли.
— Мне стыдно за твоих братьев! — сказала она мурлыча.
— Как? Разве они плохо пели для Балдео? — спросил Маугли.
— Слишком хорошо! Слишком! Они даже меня заставили забыть всякую гордость, и, клянусь сломанным замком, который освободил меня, я бегала по джунглям и пела, словно весной. Разве ты нас не слышал?
— У меня было другое дело. Спроси лучше Балдео, понравилась ли ему песня. Но где же вся четвёрка? Я хочу, чтобы ни один из человечьей стаи не вышел сегодня за ворота.
— Зачем же тебе четвёрка? — сказала Багира. Глядя на него горящими глазами, она переминалась с ноги на ногу и мурлыкала всё громче. — Я могу задержать их, Маленький Брат. Это пение и люди, которые лезли на деревья, раззадорили меня. Я гналась за ними целый день — при свете солнца, в полуденную пору. Я стерегла их, как волки стерегут оленей. Я Багира, Багира, Багира! Я плясала с ними, как пляшу со своей тенью. Смотри!
