Жаклин Сьюзанн - Жозефина
– Если спустя три недели не наступит улучшение, – добавил доктор Бернард, – приносите ее сюда, я навешу грузики.
– Какие еще грузики? – хором вскричали мы.
– Мышцы больной ноги в значительной степени атрофированы. Если она не будет развивать их при ходьбе, процесс пойдет дальше. А грузики будут тянуть ногу книзу: волей-неволей ей придется ступать на нее. Обидно же, если нога все-таки погибнет – после такой успешной операции!
Наконец санитар принес удивительную больную. При виде нас с Ирвингом Жозефина взвизгнула и принялась покрывать наши лица поцелуями. Для постороннего глаза у нее был странноватый вид (излишне говорить, что для нас она осталась красавицей). Правая задняя нога была гладко выбрита и поэтому казалась раз в шесть тоньше левой. На ней выделялся безобразный шрам длиной в десять дюймов. Но происшедшее ни в малейшей степени не отразилось на ее самой красивой в мире мордочке. Я понесла Жози, а Ирвинг – контейнер с собачьим питанием.
Все коридорные и прочий персонал отеля встретили Жози на ура. Я целый день продержала ее на коленях, и постоянно кто-нибудь заходил, чтобы поздравить ее с возвращением домой. Время от времени я ненадолго выводила Жози пройтись и всякий раз умоляла:
– Опусти ножку, дорогая!
Наконец, к моей несказанной радости, Жози послушалась и даже сделала два или три шажка. Я окончательно убедилась, что, может быть, не скоро, но она будет нормально ходить.
Ночью я устроила Жози постельку в манеже и дала необходимые указания. Она уютно свернулась клубочком; мы с Ирвингом выключили свет и легли. Через пять минут я почувствовала знакомое царапанье.
– Ирвинг, – тихо сказала я, – это ты встал на четвереньки и скребешься о мою руку?
Он пробурчал что-то в том роде, что я героически перенесла все испытания и теперь, когда самое страшное позади, было бы глупо тронуться умом.
– Ирвинг, вот опять кто-то скребется. Если это не так, можешь надеть на меня смирительную рубашку.
– Как именно скребется?
– Очень похоже на Жози.
– Ага, – издевательским тоном промолвил он. – Она перескочила через барьер!
Тем не менее Ирвинг включил свет. Жозефина ковыляла по спальне и радостно виляла хвостом. С минуту мы молча таращились на нее. Потом Ирвинг схватил Жози и поместил обратно в манеж. На этот раз мы не стали ложиться, а сели и приготовились ждать. Нас интересовало, каким это образом она перенесется через барьер. Но Жозефина и не думала совершать прыжки. Вместо этого она запросто прошмыгнула между прутьями манежа, хотя зазоры составляли не более восьми дюймов. Мы кинулись осматривать Жози. Доктор Бернард и низкокалорийная пища поистине сотворили чудо! Если не считать меха, там почти ничего не осталось. Конечно, ее ослепительно белый животик не очень смотрелся бы в бикини, но и он значительно уменьшился в объеме. Наша девочка избавилась от лишнего веса. А заодно и от манежа.
Пришлось Ирвингу снова перекочевать в кабинет, а мне – заступить на ночную вахту. Однако теперь Жози нуждалась в моей помощи не только при прыжках в высоту, но и при обратном движении.
Но я была так рада ее возвращению, что с легким сердцем махнула рукой на сон, собственный внешний вид и так же легко перенесла разлуку с мужем.
Тем более что он каждое утро оставлял мне записку и дважды в день звонил из офиса, так что мы продолжали поддерживать связь – хотя бы заочно.
Глава 31. КОНЦЛАГЕРЬ
Как-то, примерно через три недели после возвращения Жозефины из клиники, я вернулась домой и нашла ее уютно свернувшейся клубком на диване. Это было такое очаровательное зрелище, что прошло не менее пяти минут, прежде чем я спохватилась: она сама запрыгнула на диван!
Не успела я это переварить, как зазвонил дверной звонок. Жози спрыгнула с дивана и с радостным лаем бросилась в прихожую.
Позже я позвонила доктору Рафаэлю. Он не мог поверить своим ушам и велел немедленно доставить ее в клинику.
На протяжении всего осмотра с его лица не сходило благоговейное выражение. В его практике еще не было столь скорого выздоровления. И все-таки он посоветовал мне ограничивать Жозефину в движениях. Не стоит искушать судьбу, по меньшей мере, в ближайшие пару месяцев.
Ирвинг смог вернуться в спальню, а мы с Жозефиной пошли на компромисс. Ладно уж, пусть она спрыгивает с кровати (насколько я могла заметить, она приземлялась на три ноги), но ей не разрешается прыгать вверх. Я сама буду поднимать ее. Жози превосходно усвоила правила игры и позволяла нам с Ирвингом поднимать себя так часто, как ей хотелось.
Случались и трудные моменты, например во время игры в мяч. Мы заставляли Жози гонять мячик по полу. И никаких больше прыжков – как в восточных единоборствах!
Через месяц на больной ноге отросли волосы. Черные. Шрама больше не было видно.
В январе Жозефине исполнилось восемь лет. Нога все еще имела не совсем здоровый вид, но Жози использовала ее вовсю, как в старые добрые времена. А когда думала, что мы не видим, прыгала на кровати, стулья и прочие высокие предметы.
Но Жози знала: ее жизнь круто изменилась. Отныне – никаких желе. Никаких пирожков. Вечером – никакого пива. Однако она не жаловалась. Потому что, как я уже не раз говорила, Жозефина – очень умная собака. Она объясняла это биржевым спадом (ей частенько приходилось слышать, как мы говорили о кризисе). Вероятно, у Ирвинга «зарезали» передачу. Поэтому Жози затянула поясок потуже. Хорошо хоть ей дают полбанки собачьих консервов и одно жалкое печеньице утром. Зато мы с Ирвингом вообще перестали есть, в этом она была абсолютно уверена. Если мы приближались к кухне, Жозефина бросалась проверять: не собираемся ли мы умыкнуть какое-нибудь завалявшееся лакомство. Но она не перестала любить нас, и в трудные времена ее преданность не уступала той, какую она выказывала в блаженные дни куриной печенки и яиц, сваренных вкрутую.
Она не теряла надежды на то, что фортуна снова повернется к нам лицом и мы опять заживем сытой, обеспеченной жизнью. Проходя с Ирвингом мимо кондитерской или бакалеи, она тянула его внутрь.
Жози знала, что ливерка – дешевый продукт. Но поскольку Ирвинг не уступал, она проглатывала слюну и продолжала с достоинством переносить лишения.
Вскоре прошлое начало казаться волшебным сном. Ах, эти счастливые деньки, когда ей дозволялось вылизать сковородку! Теперь сковородка много месяцев не попадалась ей на глаза. А вечера, когда папочка приносил жареного цыпленка! Может быть, все это только примечталось? Может быть, вся ее жизнь сводилась к низкокалорийной пище и пошлой печенюшке на завтрак?
Но, будучи собакой-философом, Жози просто пожимала плечами, словно хотела сказать:
