Борис Рябинин - Мои друзья
Пришлось ему претерпеть и купирование ушей. Операцию производил знакомый мне хирург. Тщательно вымерив уши моего дога, он захватил их специальными зажимами и отрезал треугольные, так умилявшие меня лопушки.
Щенок громко выл и стонал и так рвался из рук, что мы втроем едва удерживали его на столе. Операция длилась около получаса. Уши заштопали шелковой ниткой, прижгли йодом и тогда изувеченного малыша отпустили.
Операция произвела на меня и всех домашних гнетущее впечатление, и я тогда дал себе обещание больше никогда не повторять ее, обещание, которое, вероятно, теперь не сдержал бы, ибо форма требует своего. А остроконечные, стоячие уши для дога – это форма.
Измученный малыш, измазанный йодом и собственной кровью, поскулил немного, а потом полез ко мне на колени, ища у меня забвения от перенесенной боли и испуга.
Чем старше становился Джери, тем больше сообразительности он проявлял. Регулярная дрессировка еще не началась, но несколько приемов мой питомец выучил очень легко во время игры.
Как-то раз на прогулке, когда он весело скакал и резвился около меня, я швырнул в сторону палку. Шалун тотчас стремглав помчался за ней вдогонку, схватил зубами и принялся бегать с «поноской». Я подозвал его, усадил подле себя и, приказывая: «Дай!», осторожно высвободил палку из пасти. Потом, приговаривая: «Хорошо, Джери, хорошо!», угостил его кусочком сахара (лакомство, всегда лежало у меня в кармане). Затем с командой: «Апорт!» – я швырнул палку еще раз – щенок вновь ринулся за ней.
Так было проделано пять раз. На шестой щенок бежать отказался – надоело.
Я не настаивал. Но на следующий день повторил все сначала. Все мои приказания щенок выполнил хорошо. По команде «Апорт!», что означало «принеси, подай», он пулей мчался к тому месту, где падала палка, разыскивал ее и так же стремительно бежал назад, держа ее в зубах.
Раз, когда Джери был особенно послушен и исполнителен, я попытался научить его сидеть.
Настойчиво повторяя: «Сидеть, Джери, сидеть!», я, как показывал нам Сергей Александрович, нажимал левой рукой на круп щенка. Джери попытался высвободиться, но моя правая рука крепко держала его за ошейник. Испуганно сжавшись, щенок сел. Я сейчас же подбодрил его: «Хорошо, хорошо, Джери!» – и дал кусочек лакомства.
Однако, едва я отнял руку от спины Джери, он поспешно вскочил. Я силой посадил его вновь. Опять дал лакомства, приговаривая: «Хорошо, Джери, хорошо сидеть!» И так несколько раз, неторопливо, но настойчиво и спокойно, отнюдь не пугая щенка.
Назавтра мы повторили упражнение. Четвероногий ученик был спокойнее, чем накануне. Он не вырывался и как будто старался понять, в чем тут дело, чего хочет от него хозяин. Смотрел мне в глаза и внимательно вслушивался в слово «сидеть». А еще через день Джери садился по одной команде.
Научить его «лежать» оказалось уже значительно легче. Посадив щенка, я беру правой рукой концы его передних лап и стараюсь оттянуть их вперед. Тело Джери принимает лежачее положение. Чтобы щенок не вырвался, я слегка придерживаю его левой рукой за спину и настойчиво говорю: «Лежать, хорошо лежать!» После пяти-шести повторений ежедневно в течение трех-четырех дней Джери знал и этот прием.
В общем, команды «Сидеть!» и «Лежать!», которые еще недавно приводили меня в восхищение и вызывали тайную зависть, когда я видел, как их выполняют другие собаки, мой Джери усвоил без особых усилий, легко и быстро. За каждое послушное исполнение приказа он получал вознаграждение – кусочек лакомства, который глотал с поразительной жадностью. Позднее я убедился, что «заработанные» таким образом Куски собака всегда глотает с большей жадностью, чем полученные «просто так».
Джери прекрасно дрессировался даже на черный хлеб. И в дальнейшем вся дрессировка была пройдена с ним на хлеб, а нередко и на черствую корку. Повышенный пищевой инстинкт Джери сослужил мне в этом случае хорошую службу.
Не следует думать, что если собака не жадна, то она будет плохо дрессироваться. Можно отлично выучить любую собаку. Нужны лишь терпение и настойчивость; ни в коем случае нельзя бить животное во время дрессировки. Щенок полюбит занятия и раз от раза станет все послушнее, все восприимчивее.
Иногда мне случалось наблюдать такую странность: занимаешься с собакой, мучаешься – ни в какую! Пес тебя не понимает. Бросаешь занятия. На следующий день пробуешь вновь, с тревогой спрашивая себя, неужели повторится вчерашнее, и – о, удивление! – собака выполняет все с первого слова или жеста: садится, ложится, дает голос без какого-либо принуждения или усилий с моей стороны.
Если занятия с собакой проходят плохо, не надо настаивать, – лучше на пять-шесть дней оставить ее в покое. Вы убедитесь, что после этого собака будет заниматься куда успешнее. Это так называемое «явление перелома», оно носит временный характер.
С некоторых пор я стал замечать, что мой Джери тотчас после обеда уходит во двор и возвращается оттуда в странном виде: шерсть на морде в земле, нос густо вымазан в глине, а сквозь нее проступают капельки крови. Что за штука? Заинтересовавшись, я решил выследить щенка.
Выпустив его однажды, как обычно, во двор, я заметил, что он сразу же направился в дальний угол. Там мой Джери быстро вырыл лапой небольшую ямку, а затем принялся усердно забрасывать ее землей, работая носом, как лопатой. Когда я подошел к нему, щенок с виноватым видом стал ласкаться ко мне. Расковыряв щепкой разрыхленную землю, я обнаружил в ямке… ломоть черного хлеба. Ковырнул глубже и рядом обнаружил еще несколько уже полусгнивших кусков, зарытых, видимо, давно. Были тут и полуобглоданная кость, и рыбий хвост, и голова селедки. Настоящее кладбище обеденных остатков!
Очевидно, мой запасливый пес остатки пищи забирал в пасть и относил в свой тайник. А так как в пасти его мог свободно поместиться кусок величиной с ладонь, то долгое время эти проделки оставались незамеченными и Джери успел скопить в своей кладовой кое-что «на черный день».
Этим дело не кончилось. Через несколько дней я заметил, что куски, валявшиеся у разоренного тайника, исчезли. Пес успел подыскать новое укромное местечко и перенес их туда.
Кроме основного пищевого рациона, щенок получал много костей. Иногда он не справлялся с ними, и тогда, устав от многочасовой грызни костей, загребал остатки под подстилку, а сверху ложился сам. Таким образом он также скопил порядочный запас, и, когда я однажды взял эти кости у него, он долго выпрашивал их обратно, повсюду следуя за мной и просительно заглядывая в глаза.
Первые месяцы я кормил Джери шесть раз в сутки, потом пять, потом четыре. К полугоду он стал есть три раза в сутки, а после полугода был переведен на режим взрослой собаки – два раза в сутки: в девять часов утра и в пять часов вечера.
