Феликс Родригес де ла Фуэнте - Африканский рай
Полная луна, словно огненный шар, поднимается над кронами деревьев. Звучат флейты пигмеев, покрывая вечерние звуки леса, крик калао, призыв филина Верро и смутное бормотание стаи мартышек. Женщины с детьми на руках садятся на корточки вокруг котлов, где бурлит варево из мяса обезьяны колобуса. Охотники с религиозным благоговением смотрят на Ласабо, главного исполнителя группового танца раненого слона. Операторы н звукооператор, с полудня работавшие не покладая рук, закончили трудовой день. Больше, чем от съемок, они устали от зрелища бесконечного акробатического танца, длившегося уже несколько часов.
Потное тело пигмея блестит, как греческая бронзовая статуэтка. К икрам его ног прикреплены погремушки из высушенной кожуры плодов. Большие живые глаза прикованы к наконечнику полированного копья на земле, которым только что танцор-охотник, сидящий теперь в кругу флейтистов, ударил, согласно ритуалу, танцора-жертву в бок.
Ноги Ласабо тяжело топают по красной утрамбованной земле танцевальной площадки под меланхоличный аккомпанемент погремушек, привязанных к икрам ног. Мускулистый торс его украшен гирляндами из зеленых вьюнков. Лицо охотника-пигмея выражает смертельную муку, тело извивается в предсмертных судорогах. Флейты издают звуки, похожие на сладкий звон колокола, на страстный весенний зов большой рогатой жабы. Пигмей уже не человек. В него вселился дух слона. Он кружится, качается, отступает, но ни на минуту не теряет ритма, который сопровождает его танец от начала до конца, ритма агонии смертельно раненного слона. Когда он падает с открытым ртом в нескольких сантиметрах от наконечника копья, все охотники встают, окружают своего вождя — поверженного слона — и, не переставая играть на флейтах, начинают бешеный танец, который закончится только тогда, когда Ласабо — дух воскресшего слона — торжественно поднимется на ноги и скроется в лесу.
Ребенок с вьющимися, как у барашка, волосами берет меня за руку. Только теперь я прихожу в себя и вспоминаю, что я европеец, приехавший в Африку всего три недели назад, чтобы сделать документальный фильм о последних кочевых охотниках африканского леса.
Сценарий, камеры, спешка, бешеный темп современной жизни на какое-то время исчезли для меня, растворились в тишине африканской ночи. Суетные заботы цивилизованного человека затерялись среди зарослей, как звуки флейт пигмеев. Мое путешествие оказалось во времени гораздо больше, чем в пространстве. Блуждая по дорогам предыстории, я забрел в самую глубину веков. И танец умирающего слона, и кудрявый ребенок, и культура этого племени охотников принадлежат, без сомнения, к чистейшему палеолиту.
Пока наша небольшая кинематографическая группа обсуждает поразительное зрелище, с восторгом отмечая необычное освещение, пластическое совершенство танца, богатство звуков, у меня из головы, тяжелой от сорокаградусной жары, не выходит одна мысль. Что означает танец умирающего слона? Почему главный исполнитель, столь искусно изображающий предсмертные муки смертельно раненного слона, — вождь пигмеев Ласабо?
Пламя костров побледнело и погасло, женщины и часть танцоров, томно поглядывая друг на друга, медленно удалились в свои жалкие хижины из листьев, а я через переводчика продолжаю расспрашивать вождя пигмеев. Меня предупредили, что, как только коснешься смысла ритуальных церемоний, ответы пигмеев становятся уклончивыми, и я начинаю издалека, выясняю детали охоты на слона, составляющей главное содержание жизни пигмеев.
Во время больших дождей Ласабо на рассвете выходит из селения. Его сопровождает охотник с наивным детским лицом и легкими ногами, который фигурирует в нескольких кадрах нашего фильма. Обнаружив свежие следы слона, они обмазываются горячим пометом животного, чтобы перебить запах человеческого тела.
Ласабо старается двигаться против ветра, чтобы животное, обладающее тончайшим нюхом, не уловило запах врага. Пользуясь слабым зрением гиганта, вождь пигмеев с удивительной осторожностью заползает под брюхо слона, «так, чтобы слышать над своей головой „тик-так“ его сердца». Затем, схватив обеими руками копье с длинным наконечником, он изо всех сил вонзает его в грудь слона и молниеносно прыгает в сторону. В это время его товарищ выскакивает из зарослей и, подобно бандерильеро, отвлекает раненое животное от Ласабо, который все еще находится в пределах досягаемости гибнущего животного.
Рост Ласабо — метр сорок сантиметров, весит он чуть больше тридцати пяти килограммов. Вес же взрослого слона достигает шести тонн. Отец Ласабо, убивший таким способом более дюжины гигантов, закончил свои дни, раздавленный в лепешку, под одним из них. Так погиб брат товарища Ласабо, пигмея с детским лицом.
Но слон — это мясо, изобилие, радость для всего племени. И потому культура, вся жизнь пигмеев, подчиняющаяся законам предков, связаны со слоном — источником и ужасов и радостей. «Животное, приятное для взора Комбы!» А Комба — это бог, единственный и всемогущий, как мне сказал позднее охотник-пигмей.
После полуночи мы уже завоевали доверие маленьких жителей леса Итури. Их большая тростниковая трубка переходит из рук в руки. Внутри ее весело булькает жидкость, служащая курильщикам фильтром от дыма.
— Что ты делаешь после того, как слон умирает? — спрашиваю я Ласабо.
— Я вытаскиваю копье, очень хорошо чищу сталь (раньше это был кремень), беру из раны кровь и кусок мяса, заворачиваю их в листья, иду один в лес и преподношу это Комбе — отцу слонов и пигмеев, растений и животных, всего того, что принадлежит ему и что он дает мне. И я прошу его, чтобы он дал мне завтра то же самое.
— А когда приходят женщины и охотники, чтобы разделать тембо, какую часть добычи оставляешь себе?
— Я не могу оставить себе ничего от слона, которого убил, я даже не могу есть его мясо, — отвечает Ласабо. — Иначе Комба накажет меня и мне станет хуже, чем скотине. Но если другой охотник убьет слона, я могу есть его мясо.
Истоки этого ритуала уходят в глубокую древность. Лишь в результате длительной эволюции мог появиться закон, имеющий большое социальное и нравственное значение, который запрещает охотнику пользоваться убитой им добычей.
Таким образом, сильнейший не становится хозяином мяса и добыча распределяется между людьми племени поровну. Но танец раненого слона не только ритуальная церемония.
Уже начало светать, когда Ласабо открыл нам суть танца, который мы засняли на пленку. Охотник-пигмей верит, что душа убитого слона переселяется в него. Пока она в нем, она постоянно взывает о мести. Он должен, следовательно, вернуть душу мертвого слона лесу. Как это сделать? Страдая так же, как страдал слон, покинув жизнь и «перешагнув границу темного и неведомого», по словам самого Ласабо.
