Джордж Майкл - Семья Майклов в Африке
Однако наутро ничто не говорило о том, что они съедены зверями. Они исчезли, а там, где их бросили, были видны следы человека и все же не совсем человека. Говорят, возлюбленный женщины унес их на гору и похоронил там в одной из пещер.
Великое уныние охватило народ. На людей напали болезни и недуги, против которых был бессилен даже Расабули. Озеро начало высыхать, коровы и овцы падали десятками десятков, неурожаи пошли один за другим, люди стали умирать от голода. Даже деревья и те погибали, а на место трав пришли пески. Остатки некогда могущественного племени, ныне раздробленного, проклятого, поверженного в прах, навсегда покинули этот край. Говорят, все эти люди умерли страшной смертью, кроме одного Расабули. Старость быстро надвинулась на него, как ночь надвигается на день, а рассвет — на тьму.
Он умер вскоре после смерти женщины и ее ребенка. Перед смертью он сумел добиться того, чтобы его похоронили в одной из пещер на горе. Он предупредил, что всякого, кто будет показывать на место его погребения, постигнет кара.
Когда он умер, его лицо изменилось и стало похоже на лицо бабуина, а все его тело оказалось сплошь покрытым длинной черной шерстью. Говорят, Расабули и был отцом ребенка-звереныша.
— Вот, мастер, — сказал Гатума, с довольным видом затягиваясь из своей трубки, — истинная история горы, на которую нельзя показывать.
Глава десятая
Бабуин Дуралей
Когда Гатума кончил свой рассказ, наступило долгое, напряженное молчание. Шангаан, которого мы подобрали по дороге, нервно оглядывался через плечо на гору. Два других африканца сидели точно окаменелые, глядя в затухающий костер.
— Ну что ж, Гатума, — сказал я. — Это очень странная и интересная история. Ты и твой народ действительно верите в угрозу Расабули?
Он медленно кивнул и ответил:
— Да, бвана, верим. И не только потому, что эта история пересказывалась много раз, но и потому, что мы видели, какая кара постигает тех, кто поступает наперекор.
Он поглядел на Шангаана долгим взглядом, затем встал и, пряча трубку в карман драных штанов, добавил:
— Давайте как следует поспим те немногие часы, что остались до зари, ведь завтра предстоит долгая дорога.
Наутро в лагере поднялась обычная суета, предшествующая завтраку и сборам в дорогу. Стоя коленями на скатанной постели, я затягивал ее ремнями, как вдруг Джун, ставшая задумчивее обычного, воскликнула:
— О чем это вы болтали перед самым рассветом? Я сквозь сон слышала в палатке ваш разговор.
Я вкратце рассказал Марджори легенду о горе. Кэрол и Джун жадно ловили каждое мое слово и, не прерывая, выслушали меня до конца.
— Вот оно что! Как по-твоему, папочка, есть в этой истории хоть капля правды?
— Не знаю, дочка. В этой странной Африке творится так много непонятного. Возможно, в истории Гатумы и есть доля истины, но с течением времени она стала легендой. Самое лучшее — принимать эти истории как есть и не оскорблять чувств африканцев. Племенные обычаи и суеверия для них так же важны, как наша религия для нас. Многие противники христианства высмеивают предание о Христе и Библию, но мы, христиане, принимаем и упорно отстаиваем то, чему нас научили и во что нам велели верить.
Я кончил упаковку, и через час, погрузившись в автомобиль, мы уже тряслись по ухабистой колее, держа путь домой. Три недели прожили мы в Бечуаналенде, в этой очаровательной лесистой стране, переезжая с места на место, занимаясь рыбной ловлей и киносъемками. Девочкам вскоре предстояло возобновить занятия в школе, а мы с Марджори должны были вернуться в нашу студию — заняться пленками и обработать легенды, которые накопились у нас за время нашего сафари.
Около полудня мы миновали голую горную гряду слева от дороги. Хотя пустыня уже осталась позади, зной был невыносим. В воздухе висела мелкая пыль, она набивалась в глаза, уши и рот, золотистым покрывалом опускалась на вельд. Джон Лимбери вел второй автомобиль и держался на некотором расстоянии от нас, чтобы не глотать пыль, взбитую моей машиной.
Мы достигли равнины, на которой, как древние часовые, там и тут стояли одинокие гигантские баобабы. Их окружали акации, мимозы с плоскими кронами, кактусы и сухой травостой. Ни тряские дороги, ни чудовищная жара и удушающая пыль не могли помешать нам любоваться суровой красотой вокруг.
По мере нашего продвижения все явственнее становились признаки присутствия диких зверей.
— Вокруг масса зверей, Мардж. Держу пари, где-то поблизости должна быть вода. Пожалуй, остановлюсь-ка я вот под этим деревом. Здесь можно позавтракать и передохнуть, — сказал я, указывая на огромный корявый баобаб.
Через несколько минут подъехал Джон. Когда он и его спутники вышли из автомобиля, мы так и покатились со смеху. Они были сплошь запорошены мелкой серой пылью, и их лица имели такой вид, будто искусный гример разрисовал их для клоунады. Их было трудно отличить друг от друга.
Поняв, в чем дело, Джон тоже рассмеялся и сказал:
— Вам-то впереди хорошо. Вот поменялись бы со мной местами, тогда бы узнали, как это приятно. Проклятая пыль часами может висеть в воздухе. — И, указав в ту сторону, откуда мы приехали, продолжал: — Посмотрите, воздух густой, как гороховый суп. До еды хорошо бы снять с себя эту гадость. Шангаан! Возьми ведро из автомобиля и поищи вокруг, не найдется ли здесь воды.
Минут через десять после того как Шангаан ушел, мы вдруг услышали страшный вопль, смешанный с глубоким, гортанным хрипом и рыком. Я выхватил из машины ружье, зарядил его и бросился на рык. Все это заняло у меня каких-нибудь шесть секунд. Джон и африканцы следовали за мной по пятам. Рычание и стенания тем временем стихли, зато воздух разорвал еще более пронзительный, прямо-таки кошмарный вопль. Казалось, это кричит человек, которого забивают насмерть.
Так примерно и обстояло дело. Шангаан, залитый кровью с головы до ног, стоял к нам спиной и орудовал здоровенной дубиной, которую человек средней комплекции вообще едва мог бы поднять, орудовал с такой легкостью, словно это была тонкая тросточка. Молотил он по чему-то лежащему на земле у его ног. Я слышал звук дерева, хряскающего по мясу и костям, и глубокий хрип, исходивший, казалось, из самых недр могучей Шангаановой груди.
Когда мы приблизились к нему, он повернулся и молча уставился на нас, показывая рукой на что-то у себя за спиной. На земле, наполовину скрытое примятой травой, лежало мертвое, изувеченное тело огромной самки бабуина. Она была отделана почти до неузнаваемости. Ее поясница была затянута петлей из стального троса, стершего шерсть и глубоко врезавшегося в тело. Конец троса был привязан к дереву, стоявшему на берегу небольшого пруда, куда, очевидно, животные приходили на водопой. Я услышал слабый шорох в ветвях дерева и, всмотревшись, увидел совсем молодого испуганного бабуина, который пытался спрятаться в листве.
