Они принадлежат всем. Для диких животных места нет - Гржимек Бернгард

Ho прежде надо было расплатиться с нашими любезными добровольными помощниками. Однако, как только мы вытащили деньги, поднялся такой крик и спор, что мы решили найти какого-нибудь солидного человека и отдать ему всю сумму, чтобы он ее сам распределил между участниками. Таким человеком нам показался довольно полный пожилой африканец, одетый в нечто вроде форменной рубашки, с тремя медалями на груди. По всей вероятности, это был демобилизованный солдат. Он, правда, не принимал участия в нашей операции по подъему автомобиля, но стоял радом и с пониманием дела давал советы. Ему-то я и вложил в руку довольно крупную купюру, объяснив знаками, что это следует разделить между всеми. То, что деньги достались как раз тому, кто и пальцем не пошевелил, по-видимому, не устроило участников операции, и шум поднялся пуще прежнего. Поэтому мы дали газ и поползли по дороге так быстро, как только могли. К тому же началась гроза, кругом засверкали молнии, и с небес полились целые потоки воды, да такие, что мы промокли, даже сидя в кабине. Что же касается наших раскоряченных колес, то им дождь был только на пользу — по размокшей грязи они лучше скользили. Кроме того, меня вполне устраивало, что никто в поселке Вамба не мог высунуть и носа на улицу, иначе наша покореженная машина собрала бы кучу зевак.

Мучительно борясь с рулем, мы, описав размашистую дугу, въехали наконец через открытые ворота во двор автомеханической мастерской, исхитрились даже вкатить свою развалину под навес из рифленой жести. Стоп. Теперь можно было облегченно вздохнуть. Потом мы вылезли и начали, как пудели, отряхиваться.

Автомеханик оказался греком. Ho, несмотря на то что он был таким же европейцем, как и мы, столковаться с ним без переводчика не удавалось. Он говорил только по-гречески, так что нам пришлось с большим трудом с помощью нашего боя объясняться с ним следующим образом: я говорил по-французски, а бой переводил это на кингвана («посреднический» язык в Конго, напоминающий суахили), который грек понимал. Разумеется, запасных деталей к такой редкостной марке машин, как наша, у него не нашлось, а следующая авторемонтная мастерская находилась за 600 километров от этого места. Ho, осмотрев поломки, он заявил, что придумает что-нибудь, и притом сегодня же.

И еще как придумал! Наблюдая за его работой, мы только успевали удивляться и восхищаться его сноровкой. Это был настоящий умелец. По-видимому, у себя дома, в Греции, он был обычным деревенским кузнецом, обученным подковывать лошадей и чинить плуги. В южноевропейских странах, в которых тогда еще мало кто имел возможность завести себе машину современной модели, люди ездили на бог знает каких старых драндулетах, а механики знали, как их чинить. Наш грек снял оба колеса, вынул ось, положил ее на мощную наковальню, приказал двум своим черным помощникам ее держать, а сам стал размахивать тяжелым кузнечным молотом и выправлять погнутую ось прямо таким вот «холодным» способом. Причем классически рассчитанными ударами выправил ее с точностью до миллиметра! Ось не сломалась и не треснула, как я этого опасался.

Подходящей рессоры взамен сломанной у него, разумеется, тоже не нашлось, поэтому он взял обе половинки и сварил их вместе. Я боялся, что он собирается вставить нам такую наскоро сваренную рессору, но оказалось, что ему нужна была лишь точная модель, чтобы по ней выковать новую.

Надо было видеть, как это делалось! Чего стоили одни только кузнечные мехи, которыми он при этом пользовался! Агрегат этот был сварганен из канистры от бензина и разных автомобильных частей, уголь заменяли обгоревшие головешки. Старый помощник часами крутил при этом рукоятку, и мы удивлялись, как у него не устает рука!

А рессора получилась отличная, и мы с таким интересом наблюдали за ее изготовлением, что время для нас прошло совершенно незаметно. Рессора эта в точности подошла к машине, и мы с ней проездили еще тысячи километров до самого конца нашего путешествия.

Мы были в таком восторге от этого греческого кузнеца, что, не моргнув глазом, заплатили ему довольно основательную сумму, которую он с нас запросил за ремонт автомобиля. Мы даже не стали совершать пробной поездки по поселку, а сели за руль и поехали дальше.

Когда мы уже бодро катили между кофейными плантациями, тянувшимися по обеим сторонам дороги, я заметил, что работавшие на них люди как-то странно смотрят на наши передние колеса. Некоторые даже подбегали к обочине, чтобы получше нас рассмотреть, и делали какие-то непонятные знаки…

Выяснилось, что правое переднее колесо описывает солидную восьмерку — со стороны это выглядело, по-видимому, довольно забавно. Наше восхищение греческим кузнецом несколько поубавилось: как он мог позволить нам выехать в подобном виде?

Поэтому спустя двадцать минут после выезда мы снова вкатили к нему во двор.

О том, какие чувства начали обуревать его при виде нас, можно было догадаться, не зная ни греческого, ни кингвана… Никакого запасного колеса у него, разумеется, не было. Его глаза беспокойно шарили по двору в поисках чего-либо подходящего.

— Стойте! Я, кажется, нашел!

Во дворе стоял чей-то «додж», тоже, видимо, в ожидании ремонта. У «доджа» и «интернасионаля» одинаковые ободья. Между кузнецом и его старшим подмастерьем завязался оживленный диалог, в котором явно шла борьба между совестью и деньгами. Разумеется, деньги взяли верх. С нас, правда, запросили 850 франков за «запасное колесо», а мы тут же согласились, не ощутив в душе даже тени какого-либо угрызения совести и желания разоблачить эту темную махинацию. Вот так это бывает в жизни.

Однако нам пришлось поторопиться, чтобы добежать до наступления темноты до единственного в этом местечке «отеля» и обеспечить себе ночлег. Владелец этого заведения любезно освободил для нас собственную спальню, где в углу теплилась лампадка перед ликом Мадонны.

Хозяин тоже был грек. Нам стало казаться, что здесь живут вообще одни только греки. Они теперь так же плотно заселили отдельные районы Африки, как в прежние времена, три тысячи лет назад, наводняли свои колониальные владения на юге Италии и на Сицилии.

В отеле висело объявление, что по вечерам бывают танцы под европейскую музыку. Музыканты, конечно, тоже оказались греками, их было трое, и они играли на гитарах и баяне. Единственным танцором, поплывшим в танце меж столиков, оказался — кто бы вы думали? — наш кузнец! И представьте, танцевал чудесно, словно греческий бог. Исполнял он старинные народные танцы, грациозно держа за руку воображаемую партнершу. Среди присутствующих дам не нашлось ни одной, которая бы еще помнила красивые танцы своей родины. Дамы принимали участие только в современных танцах и вальсах. Когда наш кузнец приглашал какую-нибудь из них на танец, видно было, как он внутренне потешался над их неловкостью.

Он великодушно пригласил нас к своему столу и принялся угощать вином и каким-то странным блюдом, изготовленным из сыра и оливкового масла. Его земляки рассказали нам, что ему пришлось отправить жену в Европу, чтобы ей там сделали серьезную операцию на голове. Это, разумеется, влетело ему в копеечку, и он по уши в долгах. Теперь нам стало понятно, почему он нас так ободрал!

Я почему-то хорошо запомнил, что прямо против нашего стола на стене висел красочный рекламный плакат: какой-то торговец охотничьим снаряжением из Стэнливиля предлагает свой товар. На картинке изображалась сценка из охоты: охотники, в толстых шерстяных гольфах, мохнатых шапках, обмотанные шарфами по самые уши, в ярко-красных куртках на американский манер, в нерешительности остановились перед маленьким черно-белым зверьком с пушистым хвостом (явно скунс, или «вонючка»), которого здесь, разумеется, никто не знает. В Африке, у самого экватора, эта картинка мне показалась ужасно неуместной и смехотворной.

На следующее утро за руль сел Михаэль. Торопясь поспеть к моменту ловли слонов на станцию по приручению, он слишком усердно нажимал на газ, и машину снова начало швырять из стороны в сторону, к счастью, на этот раз на ровном участке дороги, но зато в рыхлом красном песке.