Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом
Эти птицы живились около человека и в те времена, когда сами считались дичью, когда ни о каком запасе и речи быть не могло, потому что запасать нечего было. Кроме того, лично мне помнятся такие годы, которые в народе принято называть мышиными, когда вороны больше по округе промышляли, вылавливая серых полевок, расплодившихся в таком числе, что местами после схода снега озимь была обрита их зубами начисто. Вороны выклевывали у добычи только мозг, иногда — печень и сердце, оставляя убитых грызунов на снегу. Их потом по ночам лисы подбирали, не затрудняя себя охотой. И никто из ворон из этого изобилия ничего не прятал. Только ставшие со временем постоянными излишки корма, возможно, и побудили их делать запас. Можно предположить также, что эта же причина привела к возникновению самой распространенной среди ворон зимней игры, в которую все чаще стали вовлекаться и галки.
В любой зимний день, в каком угодно городском дворе можно по нескольку раз наблюдать за странной птичьей погоней. Уворачиваясь от одной или нескольких преследовательниц, в воздухе петляет ворона с куском в клюве. Погоня молчалива, но цель ее очевидна: отнять или заставить бросить добычу. Но если бы ворона действительно не хотела делиться ею даже со своими соседками, она нашла бы способ избавиться от них, улетев со двора подальше, и никто за ней тогда не погнался бы. Ведь вечерами некоторые вороны летят в общих стаях, держа в клювах то, что не успели съесть на месте или не захотели прятать, и никто из стаи ни в одиночку, ни сообща не делает попыток отобрать соблазнительный кусочек.
Обычно игра-погоня кончается тем, что кусок падает, за ним круто пикирует первая из преследовательниц и, если запас высоты достаточный, ловит его на лету. Свою добычу она может тут же спрятать в снег или увлечь за собой новых преследовательниц. Бывает и так, что погоня идет вяло, преследовательницы быстро теряют интерес к игре и отстают одна за другой. Тогда зачинщица с гордостью победителя оглядывается со столба или крыши вокруг: ну, чья взяла? Иногда самой закоперщице приходится навязывать игру, чуть ли не гоняясь то за одной, то за другой пролетающей мимо вороной, и она бывает рада даже какой-нибудь случайной галке. Вот тогда интерес к погоне вспыхивает сразу у всех ворон, которые до появления галки упорно не замечали приглашения: взяло, наверное, за живое!
Старинную игру ворон с собакой, ставшую в наши дни большой редкостью, можно увидеть или на городской окраине, или на безлюдном пустыре, где еще вольно живется разномастным бездомным шавкам и псам, из которых могли бы получиться неплохие сторожевые служаки. В этой игре три участника: собака и две вороны. Одна ворона дергает собаку за хвост или стоит у хвоста (если он очень короткий), другая в этот момент хватает кость. Остальные птицы — зрители. Вороны затевают игру, когда пес лежит, зажав кость в передних лапах. У них очень тонкий расчет: из такого положения четвероногий партнер не может мгновенно вскочить и броситься на стоящую перед ним ворону, которая прекрасно это знает и держится спокойно и самоуверенно. Кость как добыча не нужна никому: на ней ни кусочка мяса, и внутри она пустая. К тому же и поднять ее вороне часто не под силу. Риск для ворон невелик еще и потому, что они ведут игру не с любой собакой, а с хорошо знакомой бродячей дворняжкой, которая тоже прекрасно понимает, чего от нее добиваются. Поэтому она даже не оборачивается на ту, которая дергает ее за хвост, хотя ворона старается изо всех сил. Игра забавляет собаку, и ни она, ни вороны всерьез друг друга не боятся и относятся зверь и птицы друг к другу совершенно беззлобно, как и полагается в игре.
С таким псом воронье безбоязненно роется в одной куче мусора, но если на пустыре появляется черно-пегий спаниель, все усаживаются повыше и ждут, пока не убежит домой длинноухая собака, для которой высшее наслаждение — поймать живую птицу.
В этой игре совершается действие ради достижения определенной цели; голод тут ни при чем. У многих в снегу лежит запас, часть которого достанется той же дворняжке. И если даже одна из ворон завладеет костью, то ее помощнице, которая все-таки рисковала, не достанется ничего, и она сразу займется своими делами. «Зрители» постигают приемы игры, но вряд ли кому они пригодятся в природной обстановке: с лисой такое можно затеять только рискуя собственной головой. Изредка ворона затевает игру со знакомой дворняжкой один на один, но она смела, если только собака лежит.
Есть у ворон и несколько интересных полетных, или воздушных, игр. Для одних обязательно нужны партнеры, другими можно развлекаться в одиночку.
Игры — вовсе не воронья привилегия. С приходом весны начинаются воздушные игры орлов, сизоворонок, других пернатых асов. Токуют над зеленеющим лугом чибисы, над степью — седые луни, змееяды, канюки. На воде танцуют чомги и малые чайки, на земле — журавли. Но если все эти птицы исполняют свои танцы-игры только перед началом гнездования, как брачный ритуал, то вороны занимаются ими всю зиму, будто желая этим скоротать скучное время вынужденного пребывания в городе. Зимой ворона не терпит одиночества, но и в многотысячной стае очень редко обнаруживаются пары, в сдержанной форме проявляющие супружескую привязанность, которая может выражаться в неназойливом сопровождении партнера, в защите его от некоторых посягательств со стороны своих же, в простых птичьих ласках, ничем, однако, не напоминающих игру.
Я не знаю других птиц, кроме журавлей, воронов и ворон, охочих до игр, не связанных хотя бы косвенно с взаимным ухаживанием. И, кажется, ворона занимает верхнюю ступеньку: ни у кого нет большего разнообразия в развлечениях, чем у нее, и смысл ее игр не всегда поддается сколько-нибудь убедительному истолкованию.
При несильном ветре вороны с рассвета до заката развлекаются в парных танцах над высокими зданиями с башенками, над куполами церквей, от которых отражаются невидимые вихри. Легко, свободно и смело, с явным наслаждением парят и кувыркаются в этих вихрях чернокрылые птицы, то повисая на гребне воздушной волны, то окунаясь в соколином броске в набегающий поток, чтобы он подбросил их на прежнюю высоту. Да, это парные танцы, но пары в них не семейные, и одна птица за десять минут может сменить двух-трех партнеров. Появление первой птицы над церковным куполом служит приглашением к танцу, и летят к ней соседи с окрестных крыш и дворов. Иные отдаются этой забаве с утра, даже не долетев до места кормежки, другие могут потанцевать на пути к месту вечернего сбора, третьи не унимаются до полуночи. Наверное, у таких заядлых любительниц безветрие вызывает такую же тоску, как штиль у морских скитальцев альбатросов.
