Виталий Бианки - Повести и рассказы
Торговец, молча наблюдавший за обоими, повел сутулыми плечами.
— Саламат сытей тебя, джигит. Щедрость твоя безрассудна: от щедрот жиреют ленивые и трусы.
Гассан ничего не ответил. С места, даже не задев стремени, легко и метко вскочил в седло.
Вспугнутые его резким движением, взлетели голуби. Плеск и мельканье белых, сизых, коричневых крыльев на мгновенье наполнили воздух.
В тот же миг черная молния с шипящим свистом рассекла стаю. Голуби шарахнулись в стороны, исчезли за тополем.
Гассан вскинул голову. Солнце сияло. Небо было безоблачно. Но над тополем, оставляя в воздухе легкую дорожку пуха, поднимался черный сокол. Он уносил в когтях мертвого голубя.
— Сапсан! — вскрикнул джигит. — Вот удар, — даже на землю не пал с добычей!
— Был да нет, — спокойно сказал торговец. — Ищи ветра в поле.
— Мой будет!
Гассан вздернул коня на дыбы, пустил его вскачь по улице.
Пыль, взметнувшаяся из-под копыт, медленно опустилась на землю.
— Молодая кровь — горячая кровь, — забормотал нищий, поднимаясь с корточек и подмигивая торговцу. — Черный сокол — дорогой сокол. Саламат тоже хочет искать.
Кумалей скрылся в сакле. Через минуту его большое тело показалось на плоской крыше. С крыши видна была степь и мчащийся по ней всадник.
Гассан остановил коня: сокол как в воздухе растаял. Быстроногий конь не мог догнать его, даже отягощенного добычей.
Обернувшись, джигит заметил черную точку на крыше одной сакли. Рука привычным движением опустилась на кинжал. «Следит», — подумал Гассан тревожно.
Потом рассмеялся:
— Жди, коли терпенья хватит.
И повернул коня к дому.
СОКОЛЯТНИКС этого дня Гассан стал как одержимый. Найти сапсана сделалось его мечтой. С рассвета он седлал коня и до ночи пропадал в степи. Он был уверен, что на миг мелькнувший сокол случайно где-нибудь еще раз попадется ему на глаза. Но дни проходили, — черный сокол не показывался.
Так, бывает, редкой породы рыбка, играя, сверкнет взгляду страстного удильщика и без следа скроется в прозрачной глубине. Бегут и бегут волны, и рыбка та, быть может, давно уже гуляет по другим рекам, а восхищенный рыбак всё хранит в памяти ее серебристое виденье. Долго еще закидывает он удочку то в одном, то в другом месте в безрассудной надежде вытащить, ту самую, пленившую его редкую рыбку.
Гассан без памяти любил соколиную охоту. Во всей округе никто так не умел вынашивать ловчих птиц, как он. Недаром из Тавриза наведывались к нему охотники. За доброго сокола они готовы отдать лучшего в табуне скакуна и денег еще впридачу.
Но, сам горячий охотник, Гассан не богател от своего искусства. Любимую птицу он не соглашался продать ни за какую цену. Когда же он находил лучшую, готов был отдать остальных за бесценок.
Так случилось и в этот раз. Увидав сапсана, джигит почти даром отдал своих двух ястребов Кумалею, сейчас же выгодно сбывшему птиц в другие руки. Ястребам надо было добывать пищу, за ними надо было ходить, — это мешало Гассану с утра до ночи рыскать по степи.
Черного сокола — сапсана — охотники ценят выше ястребов, выше даже могучего беркута.[12]
Неистовый убийца, ястреб хватает всё, что попадется ему на глаза. Низкий убийца и вор, он прячется в засаду, стараясь врасплох захватить жертву. Он готов гоняться по кустам за мелкой пташкой, он придушит зверька, в смертельном страхе приникшего к земле, будет душить и убивать, даже если сыт сам и птенцы его накормлены.
Беркут бросит охоту, завидев легкую поживу — падаль.
Но никогда не изменяют себе благородные сокола. Они берут птицу всегда на лету. Сидящую сокол не тронет. Скроется птица в чаще, припадет к земле, нырнет в воду, — она спасена. Но в воздухе он не знает промаха. Сытый, он не станет убивать даже тех, что рядом, голодный — никогда не тронет падали.
Крупный сокол — сапсан — добывает охотнику любую дичь — от юркой маленькой перепелки до грузного гуся.
Но джигит мечтал промышлять с сапсаном не дичь. Есть для соколятника добыча ценней самой вкусной дичи. О ней, слоняясь по степи, думал Гассан.
Он видел себя верхом на коне у берега широкой реки. На левой руке его, защищенной толстой кожаной перчаткой, сидит сапсан. Голова сокола покрыта клобучком с султаном.
Вдали на берегу Гассан видит больших серых птиц. Они неподвижно стоят по колено в воде, выгнув длинные шеи. Изредка то одна, то другая из них стремительным движением выбрасывает вперед клюв — бьет проплывающую рыбу.
Зоркие птицы не подпустят близко. Они уже расправили широкие мягкие крылья, — поднимаются.
Гораздо больше сапсана серые цапли. Страшный клюв их как копье, шея как сильная рука, держащая это копье. Они в воздухе пронзают клювом-копьем нападающего ястреба. Нужна соколиная ловкость, чтобы избежать меткого удара гибкой — вперед, назад, в стороны разящей — шеи-руки.
Цапли летят. Гассан снимает клобучок, высоко над своей головой поднимает руку с соколом. Сапсан смотрит. Слетает. Мчится.
Выбрал одну, настиг, подсек, взгоняя. Вынырнул сзади — ударил.
Падает на землю цапля, и уже мчится к ней, не разбирая дороги, джигит. Домчал. Долой с коня, схватил драгоценную добычу. Послушный сокол вернулся на руку, получил мясо и опять в клобучке — ничего не видит, Гассан вырывает два самых красивых пера из хвоста цапли — себе на память. Надевает ей на ногу железное кольцо и отпускает на волю.
И цапля летит в другие страны, разнося по ним славу охотника, чье имя выбито на кольце: там ждут ее другие охотники с соколами.
Стряхнув грезы, Гассан озирался.
Он видел себя в седле, но кругом расстилалась степь, и на руке у него не было черного сокола в клобучке.
Так прошла неделя. Сапсан ни разу не попался на глаза джигиту.
Напрасно Гассан уверял себя, что сокол не покинул этих мест, что где-нибудь не так далеко его гнездо, что время стоит гнездовое и у всех соколов в гнездах сейчас птенцы.
Сомнения одолевали: черный сокол мог быть и холостым, залетным. Гнездящийся сапсан в тех местах — редкость.
В СТЕПИ«Следит», — подумал Гассан, вглядываясь в темную точку, чуть видную на золотистом крыле высокого облачка.
Каждое утро, выезжая из аула, замечал он эту темную точку в вышине и давно привык к ней. И в этот раз он сейчас же позабыл о ней: конь мчал его по степи, надо было смотреть, не покажется ли где сапсан.
Пустыней кажется выжженная солнцем степь. Сухой и горькой полынью едва прикрыта пыльная земля. Редкие кусты тощи и колючи.
Но недаром в три ряда реют над степью крылатые хищники. В нижнем ряду, как детские бумажные змеи на невидимой нитке, неподвижные в воздухе соколки-пустельги. Выше, распустив глубоко вырезанные хвосты, кружат внимательные коршуны. И над всеми парит орел.
