Григорий Устинов - В краю лесов и озер
— Бурзай! Ал!..[4]
Лайка подскочила к отверстию, понюхала и прыгнула в берлогу. Следом заскочил и Трезор. Потом послышалось рычание и возня: собаки рвали тушу.
...Когда зверя вытащили на снег, охотники удивились. Медведь оказался маленький, тощий. Вся шкура его была покрыта слоем засохшей глины. Видимо, молодой, неопытный, он залег в берлоге самостоятельно впервые. Место выбрал слабое, сырое. Осенью случилось потепление, и чело берлоги осыпалось. Затем земля промерзла. Небольшое отверстие пропустило воздух, а выйти из ловушки медведь не мог.
Ибрагим обошел зверя, чмокнул языком и с веселым смехом воскликнул:
— Арлян! Настоящий арлян!
— Как ты сказал? — спросил Василий.
— Арлян я сказал. Суслик значит.
— Суслик? — удивленно переспросил Василий. Он взглянул на злополучного медведя и вдруг тоже безобидно засмеялся.
Молодой охотник почувствовал, как с этим смехом его оставляет острая напряженность сегодняшнего дня...
В лесу закружили крупные, пушистые снежинки.
ДЕНЬ НА АЗБАЕ
Николаю Петровичу Башилову поручили обследовать озеро Азбай. Надо было выяснить возможность зарыбления его зеркальным карпом и линем и организации стана для спортивной охоты на уток. Попутно он должен быть заготовить и тушки птиц для изготовления школам чучел. С ним попросился на озеро и сын Петя.
— Ну, что же, поедем, — не возражал отец. — Веселее будет. Только выезжать придется рано.
— Он согласен всю ночь не спать, только бы поехать, — улыбнулась мама, собиравшая мужа и сына в дорогу.
...Стоя на ногах и размеренно работая шестом, Башилов увлеченно гнал лодку к черневшему мысу. На носу, подложив под себя охапку сена, сидел Петя. Рядом лежала двустволка, большая сумка с патронами, чучела уток и другое снаряжение.
На востоке уже ширилась полоса рассвета. Ночные тени, мешаясь с туманами, бесшумно уходили, на запад. Предметы начали принимать четкие очертания.
С центрального плеса доносились крики савок, свиязей, хохлаток и морской чернети, звонкий шум гоголиных крыльев. А в зарослях рассвет приветствовали серые утки, лысухи, гагары.
Ветер шелестел мокрым от инея тростником, забивал о борт легкую зыбь.
...Но вот и мыс. Башилов повернул лодку и проехал по кромке тростников.
— Заросли плотные, значит, особой маскировки не требуется, — сказал он довольным голосом.
Выехав на чистую воду метрах в пятнадцати от тростников, Николай Петрович распустил шнурки с грузом и выставил утиные чучела. Пару гоголей поставил левее мыса, три хохлатые чернети — несколько правее, а двух чирков — поближе к зарослям. Затем загнал лодку в тростники, надломил их по направлению к чучелам и пересел на среднюю скамейку лодки, спиной к Пете. Рассветало...
Озерная сырость и прохлада, стена тростников, разноголосый крик уток сближали с природой и необъяснимо волновали. Утки, поднимаясь с центрального плеса или из зарослей, летели кольцевым путем через мыс. Другие партии также чаще через мыс «тянули» на прибрежные грязи, поля и обратно. Место для охоты было выбрано удачно, и Башилов сказал:
— Видишь, Петя! Мы сидим как раз на скрещении воздушных путей дичи. Это очень важно. Обычно утки... — но не успел закончить фразу.
— Летят! — вскрикнул настороженный Петя.
Пятерка хохлатой чернети вынеслась из обрывков тумана и снизилась к чучелам.
— Бах! Бах! — Дублет Николая Петровича сбил пару уток, и они грузно шлепнулись в воду. Тушки их перевернулись белыми брюшками вверх. Подгоняемые волной, они поплыли к зарослям...
Прошло мгновение... Прямо на мыс налетела стайка стремительных гоголей. Увидев чучела, утки сделали круг и подсели к ним.
Башилов не стрелял сидячих уток. На воде он только добивал подранков.
Николай Петрович приподнялся. Гоголи нырнули в воду.
Но вот один из них неожиданно выскочил из воды слева и упал, пораженный выстрелом в угон. Второй поднялся справа, но Башилов промахнулся. Пока он перезаряжал ружье, разлетелись и остальные.
— Видел, Петя, как гоголи хитрят? При опасности они вот так нырнут, а потом вылетают из воды там, где их совсем не ждешь. Гоголь под водой работает не только лапками. Он взмахивает крыльями, потому так быстро двигается под водой и буквально вылетает из воды.
— А гоголь на нашем озере утят выводит? — думая о своем, спросил Петя.
— Нет. Ему здесь негде гнездиться. Он, как и скворец, гнездо устраивает в дуплах, а тут дупляных деревьев нет. Но если по берегам озера расставить дуплянки нужного размера и устройства, то гоголь и здесь будет выводить птенцов. На некоторых водоемах так и поступают, — сказал Башилов, выплескивая из кормы скопившуюся воду.
Над водой летел табун чирков-трескунов.
— Слева утки! — вскрикнул Петя и спрятался за спину отца.
Николай Петрович подпустил их метров на тридцать, потом сбил троих дуплетом.
— Вот теперь и чучела добавим! — довольно усмехнулся Башилов и, взяв шест, вытолкнул лодку из зарослей.
Он быстро собрал битых уток и с помощью лежащих в лодке тычек подставил их к чучелам. У пары деревянных гоголей появился натуральный гоголь. Увеличился также табунок хохлатой чернети и чирков. Всего на воде теперь стояло тринадцать чучел.
— Как, Петя, натурально? — с улыбкой спросил сына Николай Петрович, загоняя лодку на старое место в тростник.
— Как живые сидят! У них и перо настоящее, и головкой против волны держатся. А тычек совсем и не видно, — восхищался Петя.
Такие временные чучела очень помогают. Чем больше на воде чучел, тем лучше охота.
— А что если снять с утки шкуру и сделать чучело? Так можно?
— Можно, хорошее чучело будет. Шкурку надо натянуть на деревянную «бакульку», потом зашить внизу разрез и укрепить головку. Но такие чучела трудно перевозить и они быстро портятся. Раз я встретил охотника. Он сидел на лодке в тростниках и постреливал гоголей. Перед ним на тычках были посажены сороки...
— Сороки? — удивился Петя.
— Да. Потому что на воде издали они очень напоминают гоголей.
Уже давно взошло солнце. Оно просушило тростники, и шум их стал звонким и певучим. Дружный лет уток начал ослабевать.
Выстрелы у мыса раздавались все реже и реже.
Николай Петрович предложил отдохнуть и закусить. Достал хлеб, молоко и вареные яйца.
Но в это время Петя услышал шум: к чучелам подсел табунок хохлатой чернети. У мальчика загорелись глаза, хотелось выстрелить самому. Николай Петрович передал ружье сыну и тихо сказал:
— Курки взведены. Я наклонюсь, а ты стреляй с колена по уткам, когда они полетят. Сразу два пальца на гашетки не клади, а то выстрелишь сразу из двух стволов и вылетишь из лодки, да и пальцы отобьет отдачей. Понял?
