Джеральд Даррелл - Ай-ай и я
Был еще один человек, чье поведение озадачивало нас. Мы долго спорили, что все это могло бы значить, но стеснялись спросить у него. Он переправлялся через реку на пироге, а затем шел через песчаные дюны к тропке, по которой девушки спускались мыть посуду. Миниатюрный и стройный, он одевался в шорты и чистую рубаху, а на голове его красовалась традиционная для мальгашей соломенная шляпа. Через плечо у него всегда была перекинута палка, с конца которой свисала небольшая сумка из соломы — по всей видимости, его завтрак. Всякий раз, когда этот мальгаш проходил мимо наших палаток, он останавливался, снимал шляпу, склонял голову (в этом своем поклоне он напоминал эмбрион в утробе матери) и, лопоча что-то в знак приветствия, ждал, чтобы мы ответили тем же. Когда церемония заканчивалась, он надевал шляпу и шел к домику для животных. (Чем он там занимался, я заметил только после того, как он проделал это несколько раз.) Поприветствовав снятием шляпы нас, он еще раз снимал ее, проходя мимо домика для ай-ай, единственным обитателем которого пока был Верити. Может, он считал животное зловещим и молил не насылать на него горестей и бед? Этого мы никогда не узнаем, но факт тот, что он снимал шляпу и перед нами, и перед нашим пленником.
Еще одним колоритным персонажем была девушка с ведром. Полненькая и в то же время грациозная, с широкой яркой улыбкой и соблазнительными глазами с поволокой, она дважды в день приходила за водой с огромным желтым пластмассовым ведром. Мы слышали, как она, приближаясь, что-то напевала милым и щебечущим, как у черного дрозда, голосом. Наконец она показывалась с надетым на голову, словно шляпа, ведром. Ведро было столь огромно, что полностью накрывало ей голову, и видеть из-под него она могла разве что свои ступни; но тем не менее девушка грациозно, словно серна, ступала по тропинке со всеми ее камнями и корягами. Естественно, ведро служило отличным резонатором, так что ее пение отзывалось всюду звонким эхом. Возвращаясь назад с полным ведром на голове, она посылала нам ослепительную улыбку, желала всего самого доброго и продолжала свой путь по взбирающейся на холм тропинке, по-прежнему оглашая округу счастливой песней. Мы всегда с нетерпением ждали ее серенад и цирковых трюков с ведром и каждый раз жалели, что все это длится так недолго.
К этому времени Верити стал совсем ручным, и каждый вечер Ли ходила кормить его с рук. Вообще-то в кормлении с рук не было строгой необходимости, но оно дает представление о том, сколько пищи требуется животному. Если животному просто оставить пищу, оно часто разгрызает ее, не съедая, и разбрасывает по всей клетке, так что, когда утром приходишь убирать, трудно понять, сколько же пищи было съедено фактически. Верити с удовольствием поедал хлебные шарики с медом и сырым яйцом, каждый размером с мячик для пинг-понга. Потом наставал черед его любимых жирных личинок жуков, которые он поглощал с великим наслаждением. Поскольку мощные зубы ай-ай постоянно растут, ему нужно грызть что-нибудь твердое, иначе зубы грозят превратиться в клыки. Ну а уж грызть-то было что: тут и подгнившие палки, и кокосовые орехи в кожуре, и сахарный тростник. Тростник, равно как и личинок жуков, исправно поставлял Марк — маленький коренастый бодрый мальгаш, который был у нас на стройке за прораба. Он был глубоко предан Ли, но досаждал ей тем, что упорно называл ее Мама.
Забавно было наблюдать, как по-разному Верити обходился с различными блюдами. Мягкие шарики с медом он подносил ко рту средним пальцем, точно вилкой. Так же он поступал и с жирными личинками жуков, но начинал с того, что отгрызал им головы, отчего те судорожно корчились и сплющивались, как проколотые воздушные шарики, а потом с наслаждением принимался за остатки. Палки сахарного тростника он раскусывал своими огромными зубами, сдирая внешнюю грубую кору и добираясь до сладкой сочной мякоти. Сахарный тростник, по которому прогулялись зубы ай-ай, выглядел как некий древний музыкальный инструмент вроде архаической флейты.
С кокосовым орехом (часто величиной почти с самого ай-ай) дело обстояло посложнее. Сначала ай-ай должен был срезать толстую блестящую зеленую кожу — понятно, здесь не обходилось без мощных зубов, похожих на резцы. Когда он решал, что путь к ядру открыт, то принимался за ядро. Работая зубами как циркулярной пилой, ай-ай прогрызал в ядре дыру диаметром два с половиной дюйма. Речь идет конечно же о молодых орехах, в которых еще есть кокосовое молоко, — Верити снова пользовался средним пальцем, с необыкновенной ловкостью и проворством окуная его в жидкость и поднося ко рту. На этой стадии развития мякоть кокоса не застывает, как в тех орехах, что мы получаем в Европе. Она скорее напоминает полупрозрачное беловатое желе с едва сладковатым вкусом и запахом кокоса. Добравшись до этого лакомства, Верити вновь орудовал средним пальцем, доставая желе с поразительной скоростью. Добыв все, что мог, он делал паузу, затем расширял отверстие и снова пускал в дело свой магический палец. Палец-то на самом деле не намного длинней, чем остальные, но кажется таковым, потому что тоньше и костистее.
Когда животному дают подгнившую палку, оно тщательно прислушивается к ней, стараясь поймать малейший шорох скрывающейся там жирной личинки, прогрызающей дерево изнутри. Затем зверек разгрызает палку зубами, стараясь добраться до проделанного личинкой хода, втыкает туда свой палец с точностью хирурга, запускающего зонд во внутреннюю полость больного, накалывает ногтем личинку и извлекает из укрытия. На Мадагаскаре, как это ни странно, нет дятлов, и существует предположение, что ай-ай играют их роль в экологическом балансе леса.
Единственным звуком, который издавал наш пленник, если кто-то его неожиданно тревожил, было громкое сопение. Кью блестяще описал этот звук — точно кому-то приспичило очень сильно чихнуть, но чих пришлось заглушить. Однажды ночью Микки услышал, что Верити орет, как мартовский кот, и, преисполненный чувства долга, достал звукозаписывающее оборудование, пробрался к домику ай-ай и записал его голос, не обращая внимания на полчища голодных комаров. Наблюдая за Верити, а позже и за другими ему подобными, я пришел к выводу, что ай-ай — стойкие животные, как и подобает немногим уцелевшим, и что они гораздо умнее, чем всякие там лемуры, с которыми мне приходилось иметь дело.
Заселение лагеря оказалось столь же хлопотным делом, как и переезд в новый дом. То один, то другой член экспедиции отчаянно выкрикивал: где отвертка?! где сардинки?! где компас?! где пиво?! И неизменно на каждый вопрос мягким голосом отвечал Грэм. Он отыскивал все, где бы то ни лежало, каким-то шестым чувством, подобным научно не объясненному феномену лозоходца, отыскивающего с помощью волшебного прута подземную воду. Можно было подумать, что у него в голове, как в компьютере, запечатлелась карта размещения наших пожитков. Однажды я спросил между делом, куда могла деваться Ли. Не отрывая глаз от книги, которую он читал, Грэм быстро доложил мне, что она делала с самого утра, и закончил сообщением о том, что Ли только что ненадолго отправилась в деревню, по всей видимости за сахарным тростником. Грэм был нашим Шерлоком Холмсом, и без него мы были бы дезориентированы, как собака Павлова без звонка.
