KnigaRead.com/

Александр Филиппович - Стая

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Александр Филиппович, "Стая" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

И тут уж он сам суматошно отчего-то сорвался со своей сосны, опушкою бора протянул по окоему болота, да и запал снова в надежную крепь.

Весна случилась резкой, с каждодневными сильными утренниками, которые постоянно вымораживали обильно натаявший днями снег, и потому он еще несколько раз молча и напряженно дожидался рассветов все на той же заветной и привычной своей сосне, пока не решился однажды нарушить все же безмолвие и впервые нынче, объявив о своем прилете на ток, подать голос, лишь скиркая и следом тотчас прислушиваясь, но так и не заводя еще самой песни. Тайга, однако, отозвалась ему одной покойной тишиной да обычными нынешними потрескиваниями нарождающегося в эти самые мгновения молодого утреннего льда, сколько он ни вслушивался. Нет, ни песня, ни звук крыльев подлетающего сородича не отозвались ему. Природа по-прежнему оставалась незыблемо безмолвной.

Так, молчанием одним, и заявил ему в то утро о себе его новый нежданно-негаданный противник — одиночество. Противник словно бы заранее на этот раз непобедимый, поскольку оказался он невидим и неразличим.

Тем не менее он, этот новый-то, нежданно-негаданный враг-противник, хоть и неосязаемый, коварно, однако, и неслышимо присутствовал всюду и во всем вокруг — и в безответных предрассветных сумерках, и в глухо недвижной ночной тайге, все более через край наполнявшейся терпкими запахами новорожденной смолы, и в журчанье устремлявшихся в болота и низины ручьев, и в жадных глотках талой воды, какою он напивался, когда с восходом солнца покидал заветную свою сосну. Каждый глоток этой вешней воды еще более мутил его зрение и оглушал беспредельным стоном тишины, еще более лишал покоя и терпения, чтоб дождаться следующего утра, и с тем неумолимо со дня на день убавлял в нем всякую надежду обороть все же его, незнакомого этого, нового совершенно, явившегося вдруг нынче откуда ни возьмись и обступившего его со всех сторон, хитро затаившегося врага.

И предчувствие обреченности на борьбу с ним день ото дня делалось все тревожнее и невыносимее.


Все раньше поднималось солнце, и все выше очерчивало оно в безоблачном небе свой победный дневной путь.

На еланях и косогорах осел постепенно серый, ноздревато оледеневший снег, а по ложбинам, где еще первые шустрые ручьи прошибли себе ходы, вырвавшись из-под сугробов и коряжин к теплу и свету, показались свежие проталины.

И дни и ночи как бы потеряли для него всякое значение: он постоянно ожидал теперь прихода лишь одной короткой и чуткой предрассветной поры. Весь мир, вся окружавшая его реальность распались нынче как бы надвое: с одной стороны, существовал по-прежнему он сам, с собственной тревогой и предчувствием обреченности, а с другой — оно, это столь внезапно обрушившееся на него одиночество, с каким он даже и был готов сразиться, чтоб одолеть его, если с ним возможно было сойтись, как с сородичем-соперником, в честном и открытом единоборстве. Но оно оставалось невидимым и неуловимым и вместе с тем наличествовало откровенно повсюду, преследуя и изматывая.

Пожалуй, лишь в тихие мгновения пред восходами солнца он еще мог ненадолго надеждою и жаждою жизни обороть его, нового своего врага, неуловимого, как присутствующий везде воздух, даже и не сшибаясь с ним в бою, а только одними звуками своих песен, на какие должен же был все равно кто-нибудь да откликнуться, если уж сама природа заставляет его петь каждой весной. И потому все нетерпеливее продолжал он еще в ночи подлетать к старой заветной сосне, раз за разом заводя скирканье, не дотягивая, однако, до самой трели, чтоб вовремя уловить в ответ долгожданный отклик.

Наконец ожидание борьбы и победы измаяло его настолько, что он запел, первым начав этот бой с намерением в этот раз наверняка победить отчаяние, обреченность и безмолвие, какими день за днем, мгновение за мгновением упорно и устремленно убивал в нем жизнь его новый и ловкий враг.

Распушив хвост, грозно приопустив напрягшиеся крылья, готовый и к схватке, и к свадьбе, он, вытянув вперед шею, заскиркал в этот раз громче и требовательнее, чем до сих пор, а затем, точно обращаясь к пробуждающемуся небу, в котором, еще недавно посверкивавшие сквозь хвою, сейчас одна за другою гасли звезды, запрокинул свою бородатую голову и запел уже настоящую песню любви и борьбы, первую в этом году. Он пел, закрывши глаза, и после первой песни, успев лишь набрать достаточно воздуха, почти не скиркая уже, спел и другой раз. И следом третий. И лишь после этого, переводя дух, дал себе время осмотреться вокруг, еще не остывший и теперь, кажется, все-таки победивший: почудилось ему в тот миг, будто, отозвавшись на песню, внизу робко квохнула копалуха, подлета которой он мог вполне и не расслышать.

Точно — в следующий миг он словно бы и различил даже ее саму на проталинке подле рогатого, что тебе сохатый, выворота и стремительно упал вниз к ней, торжественно и нарядно взъерошенный, опьяненный собственной песней.

Но он ошибся — пред ним среди прошлогодней, убитой еще осенними заморозками травы торчал обгоревший и прогнивший пенек. Почудившейся ему вдруг подруги нигде не было. Он вспрыгнул на выворот, во все стороны над собою выставлявший давно омертвелые корни, но и там, дальше, насколько вокруг было видно, его не поджидал никто, кроме все того же необъяснимо недосягаемого противника, какой, в этот раз обернувшись вдруг словно бы обыкновенным филином, по-разбойничьи прохохотал ему в ответ из далекой чащи.

Над тайгой к этому времени пробились первые лучи солнца, и он, тяжело взлетев, покинул ток поначалу все же без отчаяния и безнадежности: а вдруг он не ошибся, вдруг она все-таки прилетала сегодня, но кто-то другой, какой-то трусливо безмолвный и подло коварный петух, подлетев к ней первым и присваивая чужую песню, увел копалуху за собою, испугавшись открытого поединка?

Безнадежность и отчаяние настигли его чуть погодя. Днем. И уже привычно укрепились к ночи до нестерпимости.

То, что теперь перед рассветами он переживал и испытывал, было уже не просто голосом его плоти и страстью, какие время от времени предназначено испытывать всему живому, все это являлось для него сейчас непреложным и обязательным законом природы, какой он был обязан и нынче использовать безоговорочно, несмотря ни на что, потому как лишь для одного этого, в сущности, он и появился когда-то на свет — пока жив, он должен продолжать свой род. И потому снова всю ночь после захода солнца его, затаившегося, миг за мигом хладнокровно уничтожал, не нанося при этом, однако, ни единой видимой раны, его новый жестокий противник: родные борки и болота вокруг оказались для него этой весной вдруг отчего-то мертвы настолько, что отныне ему среди них больше не было места.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*