Борис Рябинин - Мои друзья
Привязав своих питомцев на отведенные для них места, мы разбрелись по залам выставки, чтобы познакомиться с ее экспонатами.
Каких-каких только пород тут не было собрано! Что наша выставка! Она совсем померкла рядом с московским смотром.
Даже те породы, которые я хорошо знал, выглядели здесь значительно внушительнее, праздничнее. А сколько было новых, малоизвестных! Тут и изящные ласковые шотландские овчарки – колли, окрашенные в три красиво сочетающихся между собой цвета: белый, черный и шоколадный, с пышным боа вокруг шеи и на груди; тут и невозмутимые, с упругими, налитыми телами, поглядывающие на публику добрыми глазами ротвейлеры; тут и эрдельтерьеры… Но об эрделях будет особый разговор.
Долго любовался я туркменскими собаками. Ростом они с дога, но укрыты надежной густой шубой. Не боятся ни жары, ни холода, не струсят ни перед каким противником. Недаром их так любят наши пограничники, охраняющие советские районы, граничащие с Афганистаном, Ираном, Индией. В отделении «туркменов» публика простаивала часами.
Шум и гам в залах стадиона были оглушительные,. От собачьего лая звенело в ушах. Для того чтобы поговорить с соседом, приходилось кричать на ухо. Постепенно, переходя из одного зала в другой, я дошел до последнего и хотел уже вернуться назад: мне показалось, что я переступил пределы выставки, ибо в этом последнем зале было совсем тихо, как вдруг заметил, что и здесь много собак, но только все они в полном молчании лежат на своих местах. Люди, сидящие около них, негромко, вполголоса, перебрасываются словами.
Это заинтересовало меня. За последний год я успел многое узнать, многому научиться, но впервые видел, чтобы на выставке, где обычно все животные нервничают, собаки вели себя так невозмутимо.
Понравился мне и порядок у них. Около каждой собаки стояла своя чашка с водой, под каждой был заботливо подстелен парусиновый коврик с красной каймой и нашитой в углу красной звездой. Видимо, все эти животные принадлежали питомнику.
Я долго рассматривал собак – это были эрдельтерьеры.
Конечно, я знал их, но только теоретически – из книг. Но живых, в натуре, до этого не видал. У нас в городе их не было.
Эрдели очень заинтересовали меня, я продолжал наблюдать за ними, все более удивляясь их поведению.
В то время как все другие живые экспонаты выставки рвались с привязей, шумели, лаяли, выли, рычали, бесновались, всеми способами протестуя против того, что их привезли сюда и поместили в эту разношерстную незнакомую компанию, ни один из эрделей не издавал ни звука. Они относились ко всему этому шуму совершенно равнодушно: спокойно лежали, выставив вперед бородатые рыжие мордочки. Только умные карие глаза внимательно следили из-под нависших бровей за всем, что происходило вокруг, да упруго подтянутые под себя лапы свидетельствовали о том, что любой из них каждую минуту готов вскочить и в случае необходимости дать отпор всякому, кто вздумает тронуть их.
Во всем остальном они были такие же точно собаки, как и все другие; так же лизали своих хозяев, так же радовались их приходу, виляли коротким рыжим обрубком-хвостом в минуту особого возбуждения, даже лаяли отрывистым приятным контральто… Любопытство взяло верх, и я подошел к одному из военных.
Он оказался очень милым и любезным человеком. Это был начальник одного из питомников эрдельтерьеров; он с большой охотой стал говорить о них. Мое незнание было вполне простительно, так как эрделей в то время в частных руках было немного и разводились они в основном в государственных питомниках. Любители же знали эту собаку очень мало[17].
Осмелившись погладить курчавую черно-рыжую спину, я с удивлением обнаружил, что внешность эрделей весьма обманчива. С виду они походили на мягких плюшевых медвежат; в действительности шерсть их жестка, как щетина. Мой новый знакомый объяснил, что благодаря такой шерсти эрдельтерьер лучше многих пород защищен от невзгод жизни, приближаясь в этом отношении к кавказским и южнорусским овчаркам, шуба которых толста, как войлок.
Он объяснил также, что эрдельтерьер храбр и вынослив, способен хорошо ориентироваться в незнакомой местности, пробегать с поразительной быстротой без отдыха громадные расстояния, переплывать широкие озера и бурные реки, а благодаря своим сравнительно небольшим размерам и скромной окраске шерсти может быть незаметен для врага и, следовательно, мало уязвим. Терьеров на белом свете великое множество, что-то около семидесяти пород; эрдельтерьер среди них самый сильный и крупный.
Если верить моему новому знакомому, то получалось, что лучше эрдельтерьера в мире собаки нет. Но так уж устроены все «собачники»: для каждого «его порода» – самая лучшая. А «эрделисты» – самые фанатичные из всех.
От эрделей меня отвлекли лишь начавшиеся ринги. Однако и во время рингов я еще несколько раз прибегал в крайний павильон, чтобы навестить своего нового знакомого и его питомца, носившего кличку Риппер, или, как уменьшительно звал его хозяин, Рип. Как я узнал позднее, Риппер был одной из знаменитейших собак Советского Союза, но тогда мне это было неизвестно.
Рингов в Москве было несколько, сразу просматривалось несколько пород, и скоро наступила очередь и моего Джери. С трепетным чувством провел я его за веревочное ограждение, встал на указанное место и двинулся по кругу. На сердце у меня было неспокойно. Первые шаги на московской выставке ознаменовались для моего воспитанника серьезными осложнениями.
Началось с того, что Джери долго не допускали на ринг. После приключения в подмосковном питомнике, когда Джери грыз железные прутья и поранил себе губы, у него вокруг пасти образовались коросты; они, естественно, возбудили подозрение врача: не экзема ли, или, быть может, какая другая накожная болезнь? Заболевших собак на ринг не допускают из опасения заразить других, да и сами они считаются «не в форме», даже если болезнь не заразная. Не в форме оказался и мой Джери. Помимо губ, у него был сильно поранен бок; повязку перед рингом сняли, но рану не скроешь: она запеклась, вокруг нее большим неприятным пятном расплылся йод. Но что делать? Ведь не за тем же ехал Джери, чтобы посидеть в питомнике и с тем вернуться домой!
После долгих упрашиваний и доказательств удалось, наконец, уговорить ветеринарного врача, осматривавшего собак перед рингами, пропустить Джери, но едва мы сделали несколько шагов по кругу, как судья остановил на доге свой всевидящий взгляд и, показывая на желтое безобразное пятно на его боку, строго спросил:
– Что это: дрался?
