Ян Линдблад - Белый тапир и другие ручные животные
Естественно, мой рогатый красавец получил имя Плутон — так в античных мифах именуют князя тьмы. Плутон и Стрикс были совсем ручными, ведь их выкормили люди, совята даже не знали, как выглядят их настоящие сородичи. Оба птенца сперва поселились у меня дома на Хурнсгатан, и хотя в их распоряжении была большая, метра в три, клетка на балконе, да еще одна клетка поменьше стояла в моей комнате, они обычно летали по всей квартире. Мама — ее терпение истощалось — мечтала о непромокаемых штанишках для сов, и все мы стали мастерами по размещению газет в пометоопасных точках. Когда я сидел и зубрил, на плече у меня почти всегда восседал символ мудрости; правда, еще не известно, был ли от этого толк. А после того как Стрикс завел привычку пикировать на тарелку и «убивать» котлеты, которые я ел, мама решила, что в своем увлечении совами я хватил через край.
Очень нравилось моим совам, когда я чесал им затылок, или за ухом, или около глаз. Зажмурятся и блаженствуют. Для семейной жизни сов это типично. Благодушное пощипывание перышек на голове супруга у них, как и у врановых, у голубей и попугаев, — нормальная черта поведения. Мне удалось запечатлеть на пленке, как на вырубке, на обломленной сосне высотой около десяти метров миловалась парочка длиннохвостых неясытей.
Когда я почесывал Стрикса и Плутона, они безропотно позволяли мне заглядывать в их огромные ушные отверстия. Тут-то я, еще не знакомый со специальной литературой, и заметил, что уши по форме разные. Ушные отверстия Asia otas так велики, что в них можно засунуть апельсиновую или, во всяком случае, мандариновую дольку. И смотрят они в разные стороны, одно — вверх, другое — вниз. Отодвинешь перья, окружающие глаз, и через ушное отверстие видишь… заднюю часть глаза! У серой неясыти я, глядя под определенным углом, увидел на глазном яблоке блик от лампочки, которая находилась прямо перед зрачком.
Не мудрено, что первые занятия совами переросли в большое увлечение.
А повороты головы… До чего потешно смотреть, когда лицо ушастой совы вдруг начинает поворачиваться в плоскости циферблата! Нормально ее глаза расположены как 3 и 9, но ей ничего не стоит развернуть голову так, что они займут место 6 и 12! Или даже 7.30 и 13.30! И в этой акробатической позе сова еще делает головой выпады, описывает круги. Мы с мамой от души смеялись, глядя на Плутона, смеялись и все те, кто потом видел этот фокус на экране, ведь я, конечно же, не преминул его заснять. И мало-помалу начал задумываться, в чем смысл этих движений. Ведь не затем же они совершаются, чтобы потешить смеющееся животное — человека. Потребовались годы, долгие годы исследований, прежде чем я нашел, как мне кажется, удовлетворительный ответ. Кому это интересно, может прочесть не столь «популярную» главу «Беззвучная охота» в моей книге «Совиные дебри». А здесь скажу только, что все движения совиной головы выполняют важную функцию. Это они позволяют определить в темноте на слух, где находится добыча — мышь-непоседа или зазевавшаяся полевка.
Мне было ясно, что, готовя Плутона и Стрикса к жизни на воле, необходимо обучить их охоте. Я тянул по полу привязанный к нитке комок ваты, и совы снова и снова пикировали на него, с каждым разом все более метко. Эта игра нравилась им ничуть не меньше, чем котенку нравится ловить и «убивать» клубок шерсти.
Но главная потеха началась, когда я принес домой детскую игрушку, заводную мышь, которая сновала между ножками столов и стульев, пока ее не настигал пернатый охотник. Совы были способны без конца гоняться за этой игрушкой.
Дождавшись лета, я выпустил их на острове. И следил, как идет охота на полевок. Когда с добычей было плохо, совы прилетали за дополнительным пайком. На этот случай у меня всегда были припасены в террариуме лабораторные белые мыши. Поздно вечером я надевал рваный халат, сажал на себя мышь и шел вдоль опушки леса. Ведь я не знал точно, где находятся совы, а звать их не хотел — пусть привыкают к самостоятельности. Судя по всему, лучшим охотником оказалась неясыть. Она редко брала белую мышь, зато Плутон частенько пикировал на меня за кормом. Время шло, вечера становились все темнее, а мои пернатые охотники — все искуснее, но по-прежнему случалось, что я вдруг чувствовал удар по плечу и белая мышь исчезала. Разглядеть, кому она досталась, я, понятно, не мог, но сила удара позволяла отличить ушастую сову от неясыти. Под конец только Плутон прилетал за дополнительным пайком, да и то очень редко.
Поведение этого ушастика вполне могло дать повод для рассказов о привидениях. Вот что случилось в один сентябрьский вечер. Мой отец — он был один на острове — захотел есть и намазал себе кусок хлеба маслом. Но сыр и колбаса лежали в погребе рядом с дачей. Он пошел в темноте туда, держа в руке бутерброд, и вдруг хлеб исчез! Всякий, кто не знал повадок Плутона (или Стрикса), мог основательно перетрусить. А потом с полным убеждением рассказывал бы о своей встрече с привидением!
На Каменном острове, на лугу мне тоже случалось как раз в осенние вечера видеть повисшую в воздухе сову. По полету это была типичная ушастая сова, вот почему я тешу себя мыслью, что не только Стрикс, но и Плутон сумел достичь почтенного для совы возраста.
Тролль из пещеры горного короля
Добиться, чтобы животное, которое росло на иждивении человека, перешло затем к самостоятельной жизни, не просто. Особенно верно это для животных, совсем не общавшихся со своими сородичами. Изнеженные доброжелательным хозяином, они не учатся вовремя распознавать, кто их враг в животном мире, человека привыкают считать неопасным и доброжелательным существом, а это далеко не во всех случаях справедливо. Для совы, как уже говорилось, важен охотничий навык. И тут нельзя полагаться на то, что инстинкт достаточно силен, что рано или поздно птица сама освоит все приемы. Инстинкт легко отмирает, если животному подносят еду «на блюдечке». А еще велика опасность прочного запечатлевания совой человека, после чего она уже не сумеет наладить верный контакт с другими совами и обзавестись семьей.
Моя неясыть Стрикс до конца жизни оставалась отшельницей, хотя вряд ли от этого страдала. Позже, выкармливая серых и длиннохвостых неясытей, ушастых сов, мохноногих и воробьиных сычей, я с самого начала настраивал их на естественный образ жизни, чтобы они сами умели охотиться и устанавливать правильные взаимоотношения с сородичами. Выше говорилось, как важно, на мой взгляд, чтобы совята с самого начала получали нужные звуковые сигналы, ведь без этого они не наладят затем общения с дикими совами. Кормя совят, я имитировал звуки, которыми эта процедура сопровождается в природе. В неволе совы почти всегда молчат; как и наши дети, они не научатся «говорить», если вовремя не будут слышать нужные им «слова». Занимаясь с ними, я с радостью подмечал, как самец длиннохвостой неясыти понемногу начинает издавать свой территориальный сигнал — на чердаке зоологического факультета. Глухое гуканье ушастой совы, словно кто-то дует в бутылку, быстрое и высокое «ку-ку-ку» мохноногого сыча, повторяющееся «хю-хю-хю» сыча-воробья — все эти звуки можно было услышать в конце зимы, как раз в ту пору, когда дикие совы начинают свои предвесенние концерты. Но то было в помещении, а в ту минуту, когда я пишу эту главу в избушке в Даларна, снаружи доносится голос одного из моих давних питомцев. Он сидит на ели возле дупла, где уже не раз устраивал гнездо вместе со своей большеглазой супругой. В этом году мало полевок — хоть бы хватило для пропитания нового выводка мохноногих сычей!
