Бернгард Гржимек - Дикое животное и человек
Против такого жестокого и безрассудного массового разбоя резко выступил тогда индейский писатель Вэшак Воннесйн (Серая Сова). Во всех своих многочисленных статьях, публичных выступлениях и книгах он взывал к сознательности и совести канадцев. Сам он, как и многие другие, из охотника превратился в защитника животных, главным образом после того, как стал свидетелем такой душераздирающей сцены:
«В капкане оказалась самка бобра. Громко крича от боли, она пыталась стряхнуть капкан, намертво вонзившийся в одну из ее передних лап. Другой лапой она судорожно прижимала к себе детеныша, который безмятежно продолжал сосать молоко… Очень осторожно я высвободил лапу несчастной самки из западни, но она была перерублена пополам, и повисла безжизненной тряпкой. Тогда я точным ударом острого томагавка отрубил безжизненную часть, а самка, не сделавшая ни малейшей попытки укусить меня от боли, приникла к луже хлеставшей из раны крови и, видимо мучимая адской жаждой, принялась жадно ее лакать… Потом она медленно потащилась к озеру. Однако с полдороги вернулась за своим детенышем. А тот, глупыш, заинтересовавшись шнурками моих мокасин, не сразу согласился следовать за матерью. Мой спутник одобрил то, как я поступил, несмотря на потерю ценной шкуры. Вид беспомощного несмышленыша смягчил его сердце. Меня этот случай тоже заставил крепко призадуматься и сыграл немалую роль в последующем моем решении бросить бобровую охоту навсегда. После той, запомнившейся мне сцены я спас жизнь не одному бобровому детенышу тем, что шел по следам «весенних охотников», подбирая осиротевших малюток, которых затем в течение года держал у себя в доме. Дольше держать их было невозможно, потому что, подрастая, они начинали совершенно варварски обращаться с моей домашней утварью».
Из дальнейшего повествования Воннесина можно увидеть, что, живя в человеческом жилище, бобры способны натворить бог знает что:
«Когда мы переступили порог моего домика, нашим глазам предстала картина, надолго врезавшаяся в память. Казалось, что по помещению прошел ураган. Стол был опрокинут, и все, что на нем лежало, исчезло. Одно окошко было разбито, и в нем торчал длинный толстый кол, а под другим, еще целым, лежал аккуратно уложенный штабель дров. Разобранный на составные детали рукомойник нашелся, после долгих поисков, на нарах, в постели, притом аккуратно прикрытый простыней. Одеяла и подушки из постели были изъяты и вместе с другими предметами домашней утвари, такими, как горшки, тазы, мокасины и т. п., оказались нагромождёнными в виде баррикады перед печкой.
Всячески извиняясь перед моими гостями, которых я привел с собой, я старался мысленно оценить причиненный мне ущерб, однако ничего существенного не пострадало — ничего не произошло такого, что могло бы угрожать моей жизни и благополучию. А ведь я уходил совсем ненадолго, просто решил совершить маленькую прогулку, но мягкая, теплая погода заманила меня подальше и заставила отсутствовать несколько дольше, чем я собирался. Приятные запахи весны донеслись, видимо, и до моих бобров и воодушевили их на столь активные действия. За неимением ничего лучшего они, словно ошалев, кинулись строить из моего скромного домашнего имущества плотину. Теперь они были несколько смущены происшедшим и сочли разумным не показываться; по-видимому, приход моих друзей заставил их побыстрей убраться в свое убежище. Но спустя некоторое время они все же осмелели и появились. Я их, как положено, представил гостям, а они, деловито собрав с гостей привычные подарки — яблоки и шоколад, исчезли, словно маленькие лесные гномы».
Индейскому писателю Воннесину и другим друзьям природы удалось завоевать сердца канадцев для бобров. На обширных территориях Канады охота на бобров для белых была полностью запрещена и разрешена лишь индейцам. Тропы трапперов возле реки Святого Лаврентия и теперь были закреплены за отдельными индейскими охотниками, согласившимися продавать шкурки государству. Так, в 1960 году в провинции Квебек было добыто 30 тысяч бобровых шкурок, каждая стоимостью в 30 долларов. В 1961 году охота на бобров впервые была снова разрешена белым трапперам, после чего было добыто 33 400 штук. Каждому отдельному трапперу разрешалось отловить не более двадцати бобров, причем без стрельбы. На шкурах необходимо было ставить государственное клеймо и продавать их можно было только специально уполномоченным государством торговцам пушнины. В американском штате Айдахо по существующим ныне правилам каждый траппер обязан десятую часть добытых им бобров сдать живьем. Ими затем заселяют местности, в которых эти животные прежде были начисто истреблены. На труднодоступные лесные поляны и озера в горах их доставляют на самолетах и спускают туда в клетках, привязанных к парашютам, сбрасывая с высоты от 150 до 300 метров. Туго натянутые постромки парашюта придерживают задвижку от дверцы, но, как только клетка коснется земли и постромки ослабнут, срабатывает спиральная пружина, и дверца сама собой открывается. Иногда для этой цели нанимают и небольшие дирижабли.
Когда основной враг бобров — человек выбывает из игры, то заселению рек и озер этими трудолюбивыми маленькими гидростроителями ничто уже помешать не может, и оно происходит достаточно быстро и интенсивно. Ведь в конце концов большинство их прежних врагов, таких, как волки, рыси, росомахи и медведи, тоже давно истреблены или стали чрезвычайно редкими. На сегодняшний день считают, что бобр в Северной Америке вновь завоевал свой прежний ареал, но уже отнюдь не столь многочислен там, как раньше. Полагают, что в Соединенных Штатах обитает около 250 тысяч бобров, а в Канаде — 1,5 миллиона.
В Европе тоже усердно стараются возвратить бобру права гражданства. Так, в Финляндии в тридцатых годах выпустили канадских и норвежских бобров. В 1958 году там впервые после девяностолетнего перерыва можно было разрешить отстрел 400–500 бобров. В Польше бобры сейчас живут в районе лесничества Олива. Родом они из Советского Союза. В Швейцарию завезли бобров из Франции, отловленных на Роне, и в 1959 году они там уже принесли первое потомство.
Должен признаться, что за всю, свою жизнь я ни разу не видел, не слышал и не читал столько о бобрах, как в те дни в Графской.
Из Воронежского заповедника в Москву я прибыл почти что законченным специалистом по бобрам. Но должен сказать, что они такие интересные создания, эти коричневые шустрые и старательные трудяги, которые уже за много тысячелетий до нас изобрели плотины, дамбы и занимались гидростроительством, что не приходится жалеть ни об одном из часов, потраченных на знакомство с ними.
