Александр Барков - Мои друзья
После Октябрьской революции Лосиный остров был взят под охрану государством. Здесь ведутся чистка и посадка леса, а также научные работы в области охотоведения.
Москвичи любовно нарекли этот заповедный лес «Подмосковной тайгой».
«Подмосковная тайга» удивительна во все времена года! Весной на опушках токуют рябчики, а на утренних и вечерних зорях тянут вальдшнепы. Жарким летним полднем приятно укрыться от зноя в еловой чаще и собрать букет голубых колокольчиков; золотой осенью — любоваться разноцветьем листопада и ощутить в руках холодок свежесрезанного тугого боровика, наполнить туесок брусникой или клюквой, а в солнечный морозный денек — лететь на лыжах с крутого склона оврага.
Живописны берега Яузы. Прозрачна и студена вода лесных озер. Целебна сила лекарственных трав и ягод.
Встаньте спозаранку и наведайтесь в «Подмосковную тайгу». Вы услышите и надолго запомните музыку весеннего леса!
Многоголосо и слаженно звучит по утрам птичий оркестр: тихим серебристым ручейком журчит зорянка, словно в звонкий бубен бьет «король русского леса» — зяблик, чарующе рассыпается в орешнике соловьиная трель, неожиданны и нежны рулады певчих дроздов.
Лосиный остров служил источником вдохновения многим представителям русской культуры.
Саврасов и Левитан писали здесь свои ставшие позднее знаменитыми пейзажи. Чайковский любил часами бродить по дремучему бору. Известные биологи Житков и Огнев сделали этот лес своей научной лаброраторией.
«Вчера ездил в лес, — вспоминал П. И. Чайковский. — Что за, чудесный вечер, что за восхитительная прогулка! Когда солнце уже садилось, я бродил один по яру и испытал всю глубину наслаждения, доставляемого красотой леса, заходящего солнца и прохладой наступающего вечера, — думаю, что такие минуты достаточны, чтобы ради них с терпением переносить… невзгоды, коими переполнена жизнь». Вот, оказывается, где таятся истоки его прекрасных романсов «Благословляю вас, леса…», «То было раннею весной…» и многих других…
Тенистые дубравы заповедника, хранящие древние предания, напоминают старинные парки.
Здесь нашли приют более двухсот видов животных. Кроме лосей можно повстречать новоселов Подмосковья оленей. Хорошо чувствуют себя быстроногие лани. Много белок и лис.
По ночам веселят округу боровые «лешие» — совы. В заболоченных поймах живут норки и ондатры. Осенью на зеркальной водной глади отдыхают косяки перелетных гусей и лебедей. А какое множество певчих птиц! От «русских колибри» — корольков, величиной с грецкий орех, до хохлатых голубокрылых соек и больших черных дятлов.
Заповедный Лосиный остров — кладезь чистоты, света, здоровья, жемчужина в зеленом уборе столицы. Кто волновался, вдохнув запах ландыша на лесной опушке; кто видел, как опускаются чирки на тихую речную заводь; кто любовался пляской комаров-толкунцов под звонкий посвист ямщика-поползня, — тот неизменно открывал и в своей душе что-то прекрасное.
КАМЕННЫЕ ИСПОЛИНЫ
Слово «заповедное» имеет далекие корни. В толковом словаре Даля сказано: «Помни праотцев: заповедного не тронь!» Ведь «заповедное» издавна связано с прошлым, с судьбами наших дедов и прадедов.
«Заповедное» — означает не только запретное. Это наша живая история. В шуме Михайловских рощ всегда будет звучать пушкинский ямб, а Ясная Поляна неотрывна от великих творений Льва Толстого.
Каждое заповедное место по-своему славит наше Отечество.
Далеко-далеко — от Саянских гор на юге и до Ледовитого океана на севере — протянулся вдоль величавого Енисея Красноярский край. Там, где шумит под ветрами вековая тайга, где могучие кедры по ночам, кажется, достают вершинами звезд, вблизи города Красноярска, по правому берегу Енисея находится знаменитый заповедник «Столбы».
Красноярские столбы — скалы весьма причудливые, и все-таки в прихотливых фантастических глыбинах улавливается удивительная гармония. В далекой древности здесь клокотали и бурлили потоки раскаленной магмы. Они стремились вырваться на поверхность земли, а прорвавшись, внезапно обессилели и застыли в самых удивительных формах.
Всего заповеднике насчитывается восемьдесят выходов сиенита — горной породы, состоящей из полевого шпата, зеленовато-черной слюды и роговой обманки. В них вовсе нет кварца, и поэтому породы, слагающие столбы, называют еще бескварцевым гранитом. Постепенно скалы обрастали лишайниками, а железистые соединения окрашивали их в желтоватые и красные тона.
Вечерами, когда заходит солнце и последний мигающий луч его освещает тайгу, утесы, речные заводи, заповедник чем-то напоминает сказочные театральные декорации.
Хорошо помню тот холодный осенний день, когда вместе с группой туристов шел вверх по дороге от пристани к заповеднику.
Катер доставил нас сюда из Красноярска. Дорогой мы молча любовались берегами могучего Енисея. Но все это было лишь преддверием того, что мы увидели потом…
Первыми нас встретили бурундуки, маленькие рыжевато-бурые зверьки с черными полосами на спине. Они то и дело выскакивал из нор, становились на задние лапки и с любопытством поглядывали на нас. Затем с пронзительным свистом исчезали в расселинах скал. На берегу реки мы заметили свежие следы. «Здесь выдра хозяйничала», — сказал проводник. Далее пошли новые неожиданные открытия.
Мы встретили барсучьи норы, видели вдали убегающего горностая. В пути нас постоянно сопровождали крики кедровок, раскатистые трели черного дятла желны. А в чащобе мы вспугнули красавцев тетеревов. Глухо ухая, тяжело рассекая крыльями воздух, птицы с шумом скрывались в вершинах кедров.
Кедры, кедры — таежные исполины! Их голос протяжнее и глуше, чем шум елей и сосен. Да и выше, величественнее они. Кажется, что по ночам звезды застревают в их густых, лохматых вершинах.
На третий день нашего пребывания в заповеднике пришла гроза. Она была ослепительна и оглушительна. Молнии, казалось, раскалывали небо, а рокот грома повторял лес. С кедров сыпались шишки, их удары о землю были подобны пистолетным выстрелам. А через час внезапно все смолкло. Еще неслись и бурлили под ногами потоки воды, но вновь с жаром кричали кедровки, тенькали синицы да остро пахла свежей зеленью и дурманом тайга.
И невольно мысли мои обратились к прошлому. Этот многоголосый оркестр тайги заставил меня ощутить то же самое, что чувствовали, наверное, люди, попавшие сюда впервые, — восторг и робость перед могучими силами природы. Поэтично и страстно писал об этих местах известный исследователь Сибири Прохор Селезнев: «Зело превелики и пречудесны сотворены скалы. А находятся они в отдаленной пустыне, верст за пятнадцать, а может, за двадцать. Только попасть туда трудно: конный не проедет, пеший не пройдет, да и зверья дикого немало. Пожалуй, правду говорят, что даже в других землях не увидишь такое». От слов этих до сих пор веет былинной и эпической силой — «конный не проедет, пеший не пройдет…». И каким же бесстрашным человеком надо было быть, чтобы в те времена осмелиться прийти в эти глухие таежные дебри! Однако еще и до Прохора Селезнева бывали здесь люди. Сюда наведывались добытчики золота, охотники, ссыльные поселенцы. Но не только первозданная красота и богатство этих мест влекли людей. Ведь здесь подневольный человек чувствовал себя по-настоящему свободным: трудно было дотянуться сюда царской охранке.
В биографии «Столбов» есть страницы особенно примечательные — они связаны с историей революции. В этих недоступных местах укрывались революционеры, организовывались нелегальные сходки, маевки. Красноярские большевики проводили здесь свои первые съезды и конференции. Знала о «Столбах» и ленинская «Искра». В ней неоднократно печатались корреспонденции из Красноярска. Так, в № 22 «Искры» за июль 1902 года было сказано: «…появились прокламации Сибирского Союза, и вот вдруг полиция (уездная) понеслась отыскивать типографию — куда бы вы думали! — на „Столбы“». А вот как писал впоследствии об этом один из организаторов революционного движения в Сибири — М. В. Витошкин:
«Отдаленность „Столбов“ от города, прекрасная живописная местность и удобная возможность укрыться там, в лесу, от „недреманного ока“ царской охранки, естественно, сделали „Столбы“ любимым местом для нелегальных собраний и митингов… Так „Столбы“ стали мало-помалу приобретать у красноярцев характер своеобразного в царских условиях революционного клуба, борьба с организаторами которого для полиции и жандармов была довольно затруднительна…»
Тяжко приходилось царской охранке! Одно дело листовка на заборе или на доме. Ее легко сорвать. А тут, на мощной скале, называемой «Вторым столбом», на громадной высоте внезапно появилась надпись: «Свобода». А на «Первом столбе» краской — «Социализм». Год спустя чья-то смелая рука дописала: «осуществится». Даже свирепая царская цензура не могла вытравить этих слов. Действительно, слишком «высокие» слова!
