Борис Рябинин - Мои друзья
Волки тоже увидели их и бросились врассыпную, желая избежать встречи, которая не сулила им ничего хорошего, но свора преградила им путь к отступлению. Впереди мчался, будто летел на крыльях, легконогий Дормаш, достойный товарищ Топуша по играм и битвам. Он первый сшибся с волком, и хищник с воем покатился по земле. Немного поотстав, бежал широкогрудый молчаливый Рушай. Нагнав волка, он впился ему в шею, и тот, задушенный, упал наземь. Уцелевшие хищники пустились наутек, собаки погнались за ними, и через минуту все скрылись за гребнем ближней горы.
Топуш отряхнулся, взял ягненка в зубы и, припадая на раненую лапу и оставляя за собой кровавый след, не спеша потрусил к отаре.
УПРЯМЫЙ ДОГ
Мы остановились неподалеку от Москвы. Перед открытием выставки нам, участникам всесоюзного смотра, предстояло пройти учебный лагерный сбор.
Место нашего сбора было в летнем осоавиахимовском городке, состоявшем из легких деревянных строений и палаток. Чабаны расположились отдельно, разбив бивак под деревьями. Здесь, на большой поляне, обнесенной веревочной изгородью, сидели на приколах их спутники – пастушьи собаки, и здесь же, на траве, резвились, привлекая общее внимание, два крупных (им было по два месяца) щенка кавказской овчарки, толстых и мохнатых, как медвежата.
Кто-то из приезжих вздумал побаловаться с малышами и забрался за веревку. Потом его пришлось самым настоящим образом спасать от разъяренных щенят. Эти двухмесячные «детки» взяли его в такой оборот, что только вмешательство чабанов спасло беднягу. Столь необычайная для их возраста сила и злобность живо напомнили нам о Топуше – победителе волков. По словам чабанов, Топуш продолжал исправно нести службу в одном из животноводческих совхозов Грузии.
Случай со щенятами наделал немало шума И вызвал веселые пересуды в лагере. Но, пожалуй, еще больше разговоров вызвал мой Джери.
В первый же день, вернее, в первый же час после прибытия в лагерь, заботливый дежурный предложил нам сперва сходить в столовую позавтракать, а потом уже устраиваться на жительство. Собак (со мною был Джери, а с Сергеем Александровичем – Рекс-чепрачный) он посоветовал на время привязать в пустовавших палатках. Мы так и сделали.
Я прикрутил Джери на толстую цепь, которую предусмотрительно захватил из дома, и, кроме того, зная упрямый характер своего питомца и не очень доверяя даже цепи, пристегнул его на парфорс[12].
Мы отсутствовали с полчаса; вернувшись в палаточный городок, я застал неожиданную картину.
Вокруг палатки, где был привязан Джери, толпились красноармейцы, слышались возбужденные возгласы, крики «Фу!», и, покрывая все звуки, раздавался лай и рычание моего дога. Палатка сотрясалась, как будто под ударами урагана, колья скрипели и шатались.
Что произошло?
Оставшись в палатке один, Джери жалобно заскулил и принялся прыгать и рваться, надеясь таким путем порвать цепь, но цепь не поддавалась. Джери стал грызть ее, озлобляясь с каждой минутой. Нежные, мягкие губы его окрасились кровью, но клыки были бессильны перед железом.
Тогда дог окончательно пришел в ярость. Высоко подпрыгнув, он схватил зубами брезентовый край палатки и рванул к себе. Раздался треск – лопнул брезент. Оборвав длинную ленту, пес швырнул ее себе под ноги и вцепился вторично. Вторая лента брезента легла рядом с первой…
На шум сбежались красноармейцы из соседних палаток. Но тщетно кричали они «Фу!» Озверевший, разъяренный, с налитыми кровью глазами, Джери не слушал команд и со злобой бросался на всякого, кто осмеливался подойти близко.
Трудно выразить его ликование, когда он увидел своего обожаемого хозяина. Прыжкам, лизанью не было конца. Только строгое «сидеть» прекратило его излияния, но и после этого пес еще долго помахивал хвостом и умильно смотрел на меня, прося разрешения еще поласкаться.
Я не знал, сердиться мне или смеяться, огорчаться или радоваться. Палатка была изодрана в клочья, могли выйти серьезные неприятности, но в то же время дог проявил такую трогательную привязанность ко мне, такое неукротимое стремление бежать за мной, что невозможно было и сердиться на него.
Оставлять его в палатке было невозможно. Посоветовавшись с дежурным, я решил отвести собаку в расположенный поблизости питомник Осоавиахима.
Быстро нашли подходящее помещение – приземистое, укрытое тополями деревянное здание, разгороженное внутри на отдельные клетки-вольеры, затянутые густой металлической сеткой.
По правилам содержания питомника каждая вновь прибывшая собака должна пройти предварительный карантин – проверку на заболевание. Здесь, в этих клетках-вольерах, животные отбывали недельное заключение. Если в течение этого срока ничего подозрительного не обнаруживалось, собака была здорова, она получала право жительства в питомнике.
Это было то самое строение, в котором отдыхала наша упряжка, совершившая под водительством Шестакова и Маркова трудный переход от Урала до Москвы. Мы даже нашли следы ее пребывания – фанерный щит с надписью: «Покупайте билеты лотереи Осоавиахима», брошенный в углу.
Сейчас помещение пустовало. Лучшего для наших собак нечего было и желать. Мы решили всех привезенных нами животных перевести туда. Джери я посадил рядом с клеткой Рекса. Сергей Александрович снял с Рекса ошейник, чтобы собака могла чувствовать себя совсем как дома; сделать то же самое со своим Джери я не решился, а даже, наоборот, на всякий случай пристегнул его на цепочку, словно чувствовал, что он еще покажет себя…
Нетрудно представить, что происходило дальше.
Люди ушли. Вдали давно замерли последние звуки шагов, а собаки все еще стояли и напряженно прислушивались: не вернутся ли хозяева? Рексу первому надоело бесполезное ожидание. Бывалый пес, он обладал и достаточным терпением и знанием, что в общем-то ничего страшного не случилось, хотя и приятного тоже нет; надо ждать. Скорбно вздохнув (вы слышали такие вздохи у собаки? Прежде чем лечь, она непременно протяжно вздохнет), он обнюхал свое новое жилище и, обнаружив в углу охапку сена, принялся раскапывать ее лапами. Соорудив подобие гнезда, повернулся несколько раз, как будто желая поймать себя за хвост, и с тяжелым стуком брякнулся – именно брякнулся, а не просто лег. Испустив еще один такой же шумный и протяжный вздох, понюхал последний раз воздух и затих, свернувшись клубком.
Собака не спала, хотя веки были закрыты. Вы знаете, как спит собака: весь ее сон – это сплошная настороженность, чуткость. Она спит урывками. Но особенно настороженна она в чужом месте. Чуть подрагивающие уши говорили о том, что Рекс хотя и лежит с закрытыми глазами, но в действительности не спит и слушает, терпеливо ожидая, не застучит ли входная дверь, не раздастся ли громкий голос хозяина. Рекс жил у Сергея Александровича, и тот являлся для него хозяином.
