Джеральд Даррел - Зоопарк в моем багаже
Эта шутка вызвала у Фона взрыв такого громкого и продолжительного смеха, что и мы, глядя на него, тоже расхохотались. Но вот он взял себя в руки, вытер глаза, наклонился и фыркнул на Минни. Увы, перед ней он был жалким дилетантом. Звук, которым ему ответила обезьяна, раскатился по веранде пулеметной очередью. Пять минут продолжалась перестрелка, пока Фон не сдался, задохнувшись от смеха. Минни, бесспорно, превзошла его и по качеству и по количеству звука. Она лучше управляла дыханием, поэтому фыркала дольше и музыкальнее.
Наконец Фон собрался домой. Мы смотрели, как он шагает через широкий двор, время от времени фыркает на своих советников, и все покатываются со смеху. Минни с видом светской дамы, утомленной приемом гостей, громко зевнула, вернулась к своему ложу из листьев, легла, хорошенько укрылась мешком, положила руку под голову и уснула. И вот уже по веранде разносится ее храп – почти такой же громкий, как перед этим фырканье.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
К ПОБЕРЕЖЬЮ И В ЗООПАРК
Письмо с нарочным
Сэр!
Имею честь почтительнейше направить вам настоящее письмо, чтобы изложить следующее:
1. Я очень опечален, что вы оставляете меня, хотя мы расстаемся не по-плохому, а по-хорошему.
2. В этот печальный миг я почтительно и покорно прошу вас, моего любезного хозяина, оставить мне добрую характеристику, которая позволила бы вашему преемнику все узнать обо мне.
3. Хотя я работал у многих хозяев, ваше отношение я особенно ценю.
И если хозяин оставит мне что-то на память, это будет для меня дороже всех королевств.
Имею честь, сэр, быть
Вашим покорным слугой,
Филип Онага (повар)Глава седьмая
Зоопарк в нашем багаже
Настала пора готовиться к путешествию от Бафута до побережья. Но прежде чем отправиться в путь, надо было еще основательно потрудиться. По ряду причин возвращение – самая хлопотная и сложная часть зоологической экспедиции. Разместить животных на грузовиках и везти их целых триста миль по дорогам, которые больше всего напоминают разбитый танкодром, – уже само по себе дело не простое. А ведь нужно еще решить уйму важных задач. В порту должен быть заготовлен провиант на всю дорогу, так как без надлежащих запасов нельзя грузить на судно двести пятьдесят животных и выходить в трехнедельное плаванье. А чтобы на корабле не случилось побегов, необходимо тщательно осмотреть клетки и устранить поломки, неизбежные за полгода пользования. Надо укрепить проволочные сетки, сменить на дверях запоры, сделать новые полы взамен прогнивших – словом, тысячи всяких починок. Поэтому не удивительно, что приходится начинать приготовления к отъезду за месяц до того, как вы покинете базовый лагерь и двинетесь к морю. И учтите, что все, будто нарочно, обращается против вас. Местное население, потрясенное перспективой утраты столь бесподобного источника доходов, удваивает свои усилия, чтобы извлечь максимум прибыли, пока вы еще не уехали. А это означает, что вы должны не только чинить старые клетки, но и сколачивать новые, стараясь угнаться за внезапным притоком всяких тварей. У местного телеграфиста в это время наступает явное помрачение рассудка, так что важные телеграммы, которые вы отправляете и получаете, не понятны ни вам, ни вашему адресату. Судите сами, каково это. Вы с тревогой ждете вестей о закупке провианта на дорогу, и вдруг такая телеграмма:
телеграмма получена сожалению не можемоб сор семзеленых балов рожно ли брать полу согревшие
После долгих хлопот и дополнительных расходов это удается расшифровать так:
телеграмма получена сожалению не можем обеспечить совсем зеленых бананов можно ли брать полусозревшие.
Нужно еще сказать, что животные вскоре начинают чуять предстоящие перемены и по-своему стараются вас утешить: больным становится совсем худо и они глядят на вас таким жалобным угасающим взором, что вы понимаете – они не доедут даже до моря; самые редкие и незаменимые экспонаты так и норовят сбежать и, если это им удается, слоняются поблизости, дразня вас и заставляя тратить драгоценное время на их поимку; животные, которые не могли жить без избранной пищи вроде авокадо или батата, вдруг проникаются отвращением к этому корму, и приходится слать срочные телеграммы, отменяя заказы на огромное количество фруктов и овощей. Словом, хлопот полон рот.
Замороченные, издерганные, мы, конечно, делали глупости, которые только усугубляли общее смятение. Примером может служить случай со шпорцевыми лягушками. С первого взгляда каждый сказал бы, что это лягушки. Они небольшого размера, у них тупая лягушачья голова и совсем не жабья, гладкая, скользкая кожа. К тому же в отличие от жаб они ведут водный образ жизни. Но все же они не принадлежат к семейству лягушек. В моем представлении это довольно скучные твари. Девяносто процентов времени они уныло висят в толще воды и лишь изредка всплывают к поверхности за глотком воздуха. Но по какой-то причине, которую я так и не смог себе уяснить, Боб был чрезмерно горд этими странными тварями. У нас их набралось двести пятьдесят штук, мы держали их на веранде в большом пластиковом корыте. Если Боба не было в комнате, его, почти наверное, можно было застать у корыта. Он любовался корчащимися лягушками, и выражение гордости не сходило с его лица. Но вот настал день великой трагедии...
Только что начался сезон дождей, что ни день – на яркое солнышко набегали тучи, и разражался ливень. Он длился всего около часа, но за этот час на землю обрушивалось чудовищное количество воды. В то утро, о котором пойдет речь, Боб спозаранок пел хвалу своим шпорцевым лягушкам. Когда сгустились тучи, он решил, что лягушки будут очень рады, если он выставит их корыто под дождь. Осторожно отнес корыто на крыльцо и опустил на верхнюю ступеньку. Блестящая идея! Теперь лягушкам доставалась и вся вода, стекающая с крыши. После этого Боб занялся чем-то другим и забыл про лягушек. Дождь хлестал так, словно задался целью поддержать репутацию Камеруна как одного из самых влажных мест на земном шаре. Уровень воды в корыте постепенно повышался. Вместе с водой поднимались и лягушки. Вот они уже выглядывают над краем корыта. Еще десять минут – и, хотели лягушки того или нет, поток воды выбросил их на крыльцо.
Жалобный вопль, вырвавшийся у Боба, заставил и меня обратить внимание на поразительное зрелище. В голосе моего товарища звучала такая боль, что мы все побросали и ринулись к нему. На верхней ступеньке стояло пластиковое корыто, но в нем не было ни одной лягушки. Драгоценных амфибий Боба унес с собой бегущий по ступенькам каскад воды. Ступеньки были черны от лягушек, которые скользили, прыгали, кубарем катились вниз. Среди этой Ниагары амфибий Боб с безумными глазами прыгал взад и вперед, словно ополоумевшая цапля, и торопливо собирал их. Схватить рукой шпорцевую лягушку совсем не просто. Это почти так же трудно, как поймать каплю ртути. Не говоря уж о том, что лягушки невероятно скользкие, они еще и очень сильны для своего роста. Эти твари брыкаются и вырываются с поразительной энергией. В довершение всего их мускулистые задние лапы вооружены маленькими острыми коготками, которые могут здорово оцарапать вас. Боб то стонал от боли, то бранился – словом, был отнюдь не в том спокойном и сосредоточенном расположении духа, какое необходимо при ловле шпорцевых лягушек. Он собирал горсть беглянок и устремлялся вверх на крыльцо, чтобы вернуть их в корыто, а они протискивались у него между пальцами и снова шлепались на ступеньки, откуда их сносило водой. Впятером мы возились три четверти часа, прежде чем поймали всех лягушек и посадили в корыто. Только мы закончили эту работу, промокнув до костей, как дождь прекратился.
