Сергей Иванов - Хлеб и снег
Джулька попробовал найти след под снегом, но только заморозил себе нос.
Тогда он стал обследовать, обнюхивать утоптанные пятачки снега перед домом, неказистую, как бы прихрамывающую на одну сторону, сараюшку и сам дом. Невдалеке, через широкую поляну, стоял заманчивый зимний лес. Джулька был совершенно свободен и мог бы туда побежать, но словно какая-то цепь удерживала его у дома. То был самый обычный страх! Джулька побаивался далеко уходить от хозяина.
Лесник всё это время стоял на крыльце и с удовольствием наблюдал за Джулькой. Он думал, как научит щенка искать следы, как сделает из него заядлого охотника, сколько дней и ночей проведут они совсем одни в лесу. А когда Джулька окончательно вырастет, станет большим, взрослым псом, охотником, он поймёт, что его хозяин великий следопыт с твёрдой рукой и острым глазом. Об этом тоже думал старый Лесник и был спокоен и счастлив.
А Джулька продолжал носиться по снегу — осматривать, обнюхивать свои новые владения… Наконец он устал, ему захотелось домой, туда, где миска с едой, подстилка в уголке у стены и тепло, которое расползается от печки и накрывает невидимым одеялом.
Джулька, шлёпая лапами, вбежал на крыльцо. Однако дверь молчала, притворившись стеной, — она была закрыта. А сам Лесник возился у сарая.
Вот он вытащил какой-то ящик… или не ящик? Джульке эта вещь была знакома и чем-то тревожила. Поэтому он так и остался стоять на крыльце и продолжал наблюдать за хозяином.
Это была конура, которая осталась от прежней собаки. Лесник поставил её у сарая — туда, где она стояла уже много лет. Это было хорошее тихое место: справа конура была защищена домом, за спиною у неё был сарай, а слева и спереди стоял лес.
Потом Лесник сходил в дом, вынес Джулькину подстилку и миску. Джулька был очень удивлён, однако ему хотелось есть, и он потрусил за Лесником и миской. А подстилка — это он уже знал — была его «местом», как бы его домом. И вот теперь Лесник не спеша, аккуратно положил её в конуру.
Похлёбка оказалась сегодня особенно вкусной: как видно, Леснику не хотелось обижать Джульку… Да, похлёбка была вкусной, но всё-таки Джулька заметил краем глаза, что Лесник уходит в дом. А он, Джулька, остаётся здесь…
Джулька бросил есть и помчался следом за хозяином. Но Лесник обернулся через плечо и резко крикнул:
— Нельзя, Джульбарс!
«Нельзя» — это была страшная чёрная дыра. Джулька остановился, не понимая, чего хочет хозяин.
— Место, Джульбарс, место! — строго, но уже мягче произнёс Лесник.
«Место» — это была подстилка. Но ведь она в конуре… Джулька поплёлся к конуре. Ему было обидно. Но в тоже время от конуры так хорошо пахло давно знакомым — тёплым, сладким, шерстяным. От конуры пахло собакой, такой же лайкой, как Джулька и его мать. Джульке это припомнилось очень смутно — как будто даже не припомнилось.
Он залез в конуру, обнюхал там всё, вылез, доел вкусный суп, сбегал на всякий случай к двери. Дверь молчала, и Лесник не появлялся. Тогда Джулька окончательно вернулся в конуру.
Похолодало. Джулька свернулся в клубок, укрыл морду и лапы хвостом и, поглядывая одним глазом на синеющий и темнеющий снег, на уже тёмный лес, стал вспоминать, что, кажется, была когда-то такая же вот конура… нет, не такая, но очень похожая, и был ещё кто-то. Кажется, Лесник… Нет, не Лесник… А кто же?
Джулька уснул, и во сне вспомнил, кто был с ним в конуре: ему приснилась большая добрая собака — его мать. Но маленькие щенки никогда не помнят своих снов. И, проснувшись под утро, Джулька уже окончательно уверился, что тогда, давным-давно, в самом начале жизни, в той похожей конуре с ним был Лесник… А кто же ещё-то?..
Прошла неделя. Джулька вполне освоился с новым жильём и с новыми своими владениями. Как мы уже знаем, дом Лесника стоял на большой поляне, окружённый высоким и молчаливым лесом. Конечно, лес этот не был дремучим: ветер приносил сюда скачущий отзвук далёких поездов, по воскресеньям здесь мелькали свитера лыжников. Но у Джульки была короткая память, и по вечерам — особенно по вечерам! — в тёмной чаще кустов ему то и дело виделись враги. Джулька медленно пятился к крыльцу, шерсть у него на загривке сама собою вставала дыбом, и он начинал рычать, стараясь изо всей силы, чтоб его рык вышел побасовитей.
— Ну и Джулька! — удивлялся старый Лесник. — Ну и молодец! Чует!
А Джулька, ободрённый похвалой, начинал громко брехать, и сейчас же в ответ ему начинало браниться эхо. Леснику это скоро надоедало, и он говорил с укоризной:
— Ну, Джуля, хватит, не будь пустомелей…
Гавкнув ещё раз пять, Джулька замолкал, тотчас замолкал и его невидимый противник. Джульку это очень удивляло. А кругом воцарялась такая тишина, что, казалось, было слышно, как стоят деревья, укрытые снегом.
С тех пор как Джулька родился на свет, была всё зима и зима — то ясно и морозно, то шипела и завывала метель. И Джулька уже поверил, что на свете только и может быть снег да холод. Но вот в середине февраля вдруг грянула затяжная оттепель. Джульке к тому времени уже минуло три месяца, и он многое научился понимать и подмечать.
Первые два дня мокрыми волнами накатывался южный ветер. Цепляя верхушки сторожевых сосен, над лесом и над домом шли рыхлые тучи. Леснику нездоровилось, да и Джульке было как-то не по себе. У него тоскливо ныло сердце, и всё казалось, что случилась какая-то беда.
Но вышло наоборот! Утром третьего дня вдруг засияло такое весеннее солнце — просто на удивление! Выйдя на крылечко, старый Лесник сдвинул на затылок шапку, с удовольствием пыхнул своей коротенькой трубочкой и сказал:
— Ну, Джулька, дожили! Весна не за горами!
Джулька не понял, конечно, что сказал Лесник, но догадался, что теперь уж всё будет в порядке.
А кругом творилось невероятное. Снег, сперва неистово блестевший под солнцем, отяжелел, стал матовый и не рассыпался ледяной трухой, как обычно, а продавливался под лапами большими неровными пластами. И при этом он скрипел. Бегать по такому снегу было непросто. Очень скоро Джулька упарился. Да и вообще на дворе была настоящая теплынь, почти как в доме Лесника, но только просторнее и веселей.
В следующие два дня всё было то же. И хотя по утрам снег лежал, остеклённый хрупким настом, уже к полудню с дома летели вразнобой крупные капели, а снег старел, темнел чуть ли не на глазах и оседал. С высоких елей то и дело рушились огромные шапки, оставляя за собой хвосты сверкающей пыли и качание ветвей.
Прекрасный этот праздник продолжался почти целую неделю. Потом зима опять вошла в силу, сухой снег засыпал следы оттепели, а мороз что есть силы кусал Джульке нос и язык. И всё-таки Джулька помнил о том солнечном островке в огромном море зимы, помнил и надеялся побывать там хотя бы ещё раз.
