Николай Сладков - В лесах счастливой охоты
Вот он — торжественный миг, когда всё позади и всё впереди. Позади зимовка в чужих южных лесах, тяжёлый далёкий перелёт. Впереди гнездо, птенцы, труды и тревоги.
Развилка берёзы и пучок травы как начало новой жизни.
Что ни день, то выше гнездо и шире. Однажды дроздиха села в него и осталась сидеть. Она вся утонула в гнезде, снаружи торчали нос да хвост.
Но дроздиха видела и слышала всё.
Тянулись по синему небу облака, а по зелёной земле ползли их тени. Прошагал на ногах-ходулях лось. Неуклюже проковылял заяц. Пеночка-весничка, пушистая, как вербный барашек, поёт и поёт про весну.
Берёза баюкает птичий дом. И на страже его — хвост и нос. Торчат как два часовых. Раз торчат, — значит, всё хорошо. Значит, тихо в лесу. Значит, всё впереди!
Сиплая кукушка
Зацвела черёмуха, и грянули черёмуховые холода. Туман на рассвете не поднялся колечком с лесной поляны, а замёрз и лёг на поляну инеем. Небо блёклое, не поймёшь, каким оно днём станет: то ли синим, то ли серым?
Тихо в лесу. Одна кукушка кукует. Все другие птицы молчат: боятся, наверное, горлышко застудить. А кукушка орёт себе с придыхацием, как в берестяную дудку. Кричит и кричит своё «ку-ку»!
И докричалась.
Вечером её слышал — совсем осипла. Вместо «ку-ку» кричит: «Хы-хо! Хы-хо!»
Видно-таки, застудила горло!
Кто не слышал таких осипших кукушек? Одни говорят, что это они от собственного крика сипнут. Ведь кричат от зари до зари, а бывает, и ночью! Другие говорят: колоском, мол, подавилась. Но какие в мае колоски?
Ещё говорят, что в черёмуховые холода самые неугомонные от холода сипнут. По-разному говорят.
Про черёмуховые холода у нас тоже ведь говорят по-разному. Кто объясняет похолодание тем, что черёмуха цветёт, кто — ладожский лёд идёт. А знатоки утверждают, что в это время льды в Арктике раскалываются и сдвигаются.
Как всё-таки здорово!
Где-то в далёкой Арктике льды зашевелились, а у нас кукушка осипла. Где аукнулось — и где откликнулось!
Ласточкина дорожка
Наша деревня — в садах. Степь голая вокруг, в степи деревня. Как рощица.
У каждой хатки яблони, груши, черешни. Как зацветут весной, так и утонут белые мазанки в белых садах. Будто их и не было!
Мы и дорогу к деревне обсадили деревьями. Уходит она в степь как стрела — прямо на юг. И вся с обсадкой.
Едешь по ней летом, будто по зелёному коридору. Едешь, едешь — так прямо в нашу деревню и приедешь.
Соседи завидуют:
— Вам легко сады разводить, у вас климат! К вам весна раньше нашего приходит!
— Как так — раньше вашего?
— Да уж так. Ласточки её к вам раньше приносят!
Это верно. Ласточки к нам хоть на день-два, а раньше прилетят. Ни в одной деревне в округе нет ни одной, а к нам уж прилетели! Сидят на проводах, щебечут, чистят с дороги пёрышки. Мы и сами удивляемся: за что нам от птиц такая честь?
Ласточек мы не обижаем, гнёзд их не трогаем. Пичужки это проворные, щебетуньи. Словом, касатки. И комарам и мухам пощады от них нет.
Но и соседи наши ласточек не обижают, а они к ним что-то не очень торопятся.
Соседи говорят:
— Вон какая к вам дорога с юга! Чего бы по такой дороге ласточкам не быстрее лететь!
Вот чудаки! Не на колёсах же едут ласточки. Им грязь да ухабы нипочём. При чём тут дорога?
Но оказалось — при чём.
Стали мы весной смотреть: не показались ли ласточки? И видим — показались. На нашей дороге показались! В степи вокруг нет ни одной, а над дорогой над нашей так и мчат. Стайка за стайкой, стайка за стайкой. И прямо в нашу деревню.
— Вам что! — говорят соседи. — Вон летят, весну несут!
Греет солнце землю. Оживают на земле разные жучки, паучки — ползучие и летучие. Да в степи им не подняться в воздух. Ветер мчит над степью, распахнув крылья. Всё к земле жмётся.
Пусто в степи, а вдоль дороги, за обсадкой — праздник. Толкутся комары-толкуны, порхают бабочки, жужжат мухи. Ветер за обсадкой им нипочём! Домчит ветер до дороги, запутается в обсадке и упадёт.
Выходит, правы соседи. Ласточкам к нам сподручней лететь, легче нам весну на крыльях нести! Не то что к ним, по голодной степи.
Но и мы правы. Не одни ласточки весну делают. Дорогу-то мы обсадили, и сады насадили мы. Значит, тоже весне помогли.
Хорошо у нас весной! Зацветут сады — белым-бело! Утонут мазанки в белых садах, будто и нет их.
Одни ласточки над садами шныряют. Песни щебечут.
Чижик
Ласточка день начинает, соловей кончает. А между ласточкой и соловьём любит петь скворец. В песне скворчиной чего не услышишь: есть там и ласточка, есть соловей, и много других птиц. И никого это не удивляет: все знают, что скворец пересмешник.
Знали это и мы, но скворец нас удивил. Сидел он на лиловой ольшинке у дома, взмахивал крыльями и насвистывал «Чижика»! Здорово так высвистывал: «Чижик, чижик, где ты был?» Потом разная скворчиная болтовня, тягучий печальный свист, и опять бодро и весело: «Чижик, чижик, где ты был?»
Мы постучали в дверь ближнего дома. Вышел паренёк, посмотрел на нас, потом на скворца и сказал:
— Мой скворчик. Я научил.
Случилось всё так. Выпал прошлым летом из скворечни голопузый скворчонок. Мальчонка хотел его назад положить, да не смог: уж больно тонок был у скворечни шест. Стал он кормить сироту рубленым яйцом и творогом. Скворчонок быстро рос и скоро стал есть сам: кормилец за стол — приёмыш на стол, поилец за чай — скворчонок в чай. Тут обоих из-за стола долой!
Сидит кормилец в углу и «Чижика» под нос свистит. Сидит скворчонок у него на плече и прямо в рот смотрит. Сидел так, смотрел, да и сам «Чижика» выучил. И назвали за это скворчонка Чижиком.
Осенью дикие скворцы сбились в стаи и потянулись на юг.
Жалко мальчишке стало Чижика, вынес он его на луг и подпустил к дикой стайке. Прошумели птичьи крылья, и нет никого.
Долго тянулась зима. Мальчишка скучал без скворца и один насвистывал «Чижика».
А скворец его не забыл: примчался весной жив и здоров!
Слушали мы скворца до соловьиного часа. Не близка была его дорога домой: крошечная птаха и необъятный горизонт. Где, бродяжка, зиму зимовал, какие земли видел? Чижик, Чижик, где ты был?
Цена песенки
Чижа я купил за гривенник. Продавец сунул его в бумажный кулёк и подал мне.
Я посадил чижа в клетку и стал разглядывать. Зеленоватенький, шустрый, с хитрым чёрным глазком. Словом, чижик-пыжик!
Кормил я чижа берёзовыми и ольховыми серёжками да изредка просовывал в клетку свежие веточки вербы. Была зима, но дома в тепле на прутиках вербы, стоящих в банке с водой, появились «барашки». Как белые заячьи хвостики.
