Н. Балдев - Белый волк
Волк стоял в расщелине. Люди сделали десяток шагов, зверь напрягся, шерсть на загривке поднялась, губы открыли клыки.
— Эгэ! — воскликнул Жора.— Вел в гости, а дошли до ворот — домой поворот?.. А-а, ясно. Двое нас, да еще карабин...
— Я один пойду, — сказал Градков. — А вы караульте друг друга.
— Да зверь все ж таки,— с сомнением произнес охотник.
— Зверь вроде надежный. Главное уже видно — не дурак.
— Это да... Ну давай! — Егор тряхнул головой и погрозил волку карабином. — Смотри, дядя, чтоб честь честью, не то... — Не договорив, он попятился к ручью. Градков двинулся на волка. Их уже разделяло шагов двадцать. Зверь вдруг по-собачьи заскулил и отступил в сторону. Градков стоял. Волк опустил голову и пошел вправо. Недалеко торчал из снега куст ольхи, там зверь развернулся и лег. Градков исчез в расщелине. Волк встал.
— Спокойно, дядя, — ласково сказал Жора и, подвернув полы, сел в снег, а карабин уложил на колени, под руку. Волк снова лег.
— Молоток, — опять ласково сказал охотник. — А ежли уговор нарушишь, имей в виду: с закрытыми глазами не промажу. На эту тему у меня такой случай был в семьдесят шестом году. Получаем мы телеграмму из первой бригады: снега в пояс, бродит в окрестностях стая, дерет отколы. Директор меня на вездеход и в ту бригаду. Ну, приехали в яранги, натащили нам девчата всякой тундровой вкусноты, пообедали, часок передохнули и в стадо... Да... Что-то Градков задерживается... Глянем на часы... Уже двадцать минут. Шуры-муры там с твоей кралей разводит. А? Как она у тебя?.. Ну, шучу, шучу... На чем я?.. Ага, в стадо. А бригадир и пастухи там не спят, не едят — караулят. И я с ними. Ночь дежурим, вторую. На третью являются твои брательники. Изголодались в тяжелых снегах. Слышу — в дальнем конце выстрел. А конец не близкий — три с половиной тыщи в стаде-то. Да ты знаешь. Выстрел, значит, и сразу ракета, вторая. Я тоже с ракетницы пальнул и вижу — мать честная! Мы потом этого зверя в поселке на амбарных весах взвесили: восемьдесят один килограмм ровно. Не всякий тундровый олень такой вес набирает. И, главное, его почти не видать. Белый, навроде тебя, а под ракетой пламенем метнулся на спину важенки, мигом всю шею полосонул, и, пока она еще бежит, не упала, он с нее скок на другую! И таким манером трех штук у меня на глазах в десяток секунд. Он бы и еще резал, да сшиб я его в прыжке на четвертую. А за ним два малолетка — обучаются. Ну, сам понимаешь, тут не до уговоров: война! Пришлось и их. А в стае всего восемь было, со следами мы по свету разобрались. И вот еще четверых днем ребята добрали. Теперь так: считать умеешь? Ага. Что получается? Семь? Правильно. Уразумел, к чему веду? Не, ты не щурься. Ты по возрасту подходишь. Да вот лет прошло много. Хотя и не в летах дело, а в том, что ты, кажись, не просто жил — тут взять, там сожрать,— а и мыслил помаленьку. Умнел, значит. Сдуру-то к нам бы не пошел. И посему я согласен взять тебя вроде как на поруки. Осилишь?
Сидящий без движения человек, его неторопливая речь успокоили Нилгыкина. Он положил морду на лапы и чуть прикрыл веки, оставив, однако, узкие щели для наблюдения: человек все же.
Зашуршал снег. Нилгыкин вскочил, загривок вздыбился.
— Сядь! — властно сказал охотник. Волк присел и завыл.
— Знаю! — сказал Егор. — Потерпи. Из расщелины, переваливаясь, вышел Градков, пожмурился на яркий свет, глянул на Майского и заулыбался. Потом сказал волку:
— Иди, папаша, все в порядке. Прими поздравления.
Он прошел к ручью, сунул дрожащие руки в желтую воду, ополоснул и бросил пару горстей в лицо.
— Чего там стряслось? — не выдержал Егор.
— Врачебная тайна. — Градков улыбнулся. — А ты, в общем, угадал. Природа. Больно крупный первый сынок у нашего приятеля. Лоба-а-а-стый! Вырастет — красавец будет.— Градков отряхнул руки, вытер их о полы полушубка, потом кивнул на волка, напряженно ждущего их ухода: — Ты все ему сказал, Жора? Объяснил ситуацию?
— Ну. Беседовал. Вежливый, не перебивает. Не как другие.
— Жорка, дорогой, я все твои истории десятый год слушаю. Сейчас еще одну заложишь в память. Только не забывай, что почти в каждой я тоже участвовал. А ему-то в охотку... Пошли, друг.
Они с трудом перебрались через прибывающий на глазах поток, нахватали в сапоги будоражащей весенней воды и зашагали к вездеходу, махнув Нилгыкину на прощание шапками.
Рисунок М. Салтыкова
