Евгений Марысаев - Повесть о белой медведице
Изуверскую пытку можно было прервать лишь одним путем. И Роберт Грей выстрелил, прицелившись в левую половину широкой груди.
Медведица сильно пошатнулась, но не опустила передних лап с драгоценным грузом. Громыхнул второй выстрел.
Медведица падала с вытянутыми передними лапами. И прежде чем рухнуть на снег, она далеко отбросила своего детеныша. Это было последнее, что она могла сделать.
Собаки с рычанием начали рвать тушу. Медвежонок между тем, пропахав мордой снег, вскочил и опрометью побежал прочь. Лишь один вожак бросился преследовать его. Нагнать и разорвать неуклюжего медвежонка громадному псу было просто. Пуля, посланная Робертом Греем, оборвала стремительный бег налагака. Пес завертелся волчком, отчаянно заскулил и заковылял обратно, волоча за собою правую заднюю ногу.
Медвежонок нырнул за торос и более не показывался.
Эскимос внимательно осмотрел раненого пса и сокрушенно покачал головою. Он, очевидно, подумал, что американец стрелял в медвежонка, но промахнулся и случайно всадил пулю собаке.
– Хозяин упряжки будет сердит, однако, – сказал он. – Хозяину надо дать на два ящика виски.
Роберт Грей ничего не ответил. Безучастно, пустыми глазами он смотрел туда, куда побежал медвежонок.
Туземец, отогнав от туши собак, острым ножом вспорол широкое брюхо, запустил туда оголенную руку и достал медвежью печень. Печень он бросил в глубокую трещину между льдинами. Из-за чрезмерного избытка витамина С она является смертельным ядом как для людей, так и для собак.
– Шкуру шибко порвали собаки, – обтирая снегом руку, сказал он. И поинтересовался: – Будем искать другого медведя?
– Что?… – словно очнувшись, переспросил Роберт Грей. – Какого медведя?… А, да-да… Бессвязно пробормотав это, американец взял за дуло свой винчестер и, размахнувшись, с ожесточением ударил его о лед тороса. Ложе разлетелось в щепки, сталь дула лопнула в нескольких местах.
Потом Роберт Грей сожалел, что сделал это. Старинный винчестер работы превосходного мастера стоил хороших денег и, кроме того, был дорог ему как реликвия. Но сейчас он не подумал о цене дедовского винчестера. Исковерканный металл и щепки полетели в снег.
Перед глазами Роберта Грея стояла по грудь окровавленная медведица, спасавшая на вытянутых лапах своего малыша…
II
В голодных паковых льдах медвежонка поджидала смерть. Если нет главной пищи белых медведей – кольчатых нерп, от голода, случалось, гибли взрослые, матерые звери. Но нерпа была недоступна медвежонку: надо немало хитрости и сноровки, чтобы незамеченным подкрасться к этому осторожному тюленю, который при малейшей опасности мгновенно нырял в лунку. Да и не одолел бы восьмимесячный медвежонок взрослую нерпу. И силенки не те, хотя вымахал уже с крупную овчарку, и опыта нет. Недаром медведица пестует, натаскивает свое дитя до полутора, а то и до двух лет.
Ранней осенью он с матерью выходил на побережье. На свалке возле эскимосского селения было вдоволь дармовых харчей. Но там жили лохматые злобные звери – собаки и такие же опасные двуногие существа. И тех и других следовало бояться пуще огня. Он помнил, что они сделали с его матерью. Инстинкт самосохранения гнал медвежонка строго на Северный полюс, прочь от побережья, в паковые льды.
На третий день пути, пошатываясь от усталости и голода, медвежонок набрел на белую чайку. Только белая чайка да ворон зимуют в этих краях. Птица отдыхала на низеньком торосе, и зверь, прежде чем увидеть ее, почуял терпкую вкусную струйку запаха.
Владыка Арктики – Голод впервые заставил медвежонка проявить смекалку. Он вспомнил, как мать подкрадывалась к тюленям. И проделал то же самое. Зашел с подветренной стороны, лег и, отталкиваясь задними лапами, по-пластунски пополз к цели. Предательски черневший нос закрыл правой лапой, а левой готовился нанести удар, потому что многие белые медведи – левши, хотя неплохо бьют и правой. Если птица шевелилась или вертела головою, зверь надолго замирал, как бы превращался в округлый кусок льдины, припорошенной снегом.
Его подвело нетерпение. Надо бы поближе подкрасться к чайке, чтобы настигнуть добычу в одном прыжке. Медвежонок же бросился на птицу метров за пять да вдобавок рявкнул для острастки. Чайка взлетела с паническим криком; стремительные воздушные потоки, как клочок газеты, унесли ее к облакам. Медвежонок задрал морду, вытянул губы трубочкой и прошипел с досады. К вечеру он увидел песца и погнался за ним. Но разве угонишься за легкой, быстроногой полярной лисицей, одетой в невесомую, с голубоватым отливом шубку? Песец словно забавлялся: подпускал медвежонка почти вплотную, затем мячиком отскакивал в сторону и вновь замирал; в черных смышленых глазах его резвились озорные чертики. Из озорства же песец, изловчившись, укусил медвежонка за ухо. Укус оказался очень болезненным, потому что зубы зверька были игольчатой остроты. Медвежонок взвыл от боли и бросился прочь, роняя на снег яркие красные капельки.
Через несколько часов пути зверь так устал и изголодался, что порыв ветра валил его с ног. По ледяному полю, освещенному луною и звездами, потянулись снежные змеи. Они скользили все быстрее и быстрее, на глазах утолщаясь, поднимая головы, и вскоре стали взлетать и кружить в воздухе. Разом растаяли звезды, как льдинки в горячей воде; яркое лунное око поблекло, потом растворилось в плотном, непроницаемом месиве. Невидимые упругие кулаки толкали медвежонка справа, слева, спереди, сзади и даже норовили швырнуть вверх. Он ткнулся лбом в массивный торос, обелиском стоявший на ледяном поле. Ноги подкосились сами собою. Зверь лег и свернулся калачиком. Сверху, будто кто крупу из мешка сыпал, лились смерзшиеся дробинки снега. Вскоре пурга накрыла медвежонка. Сначала на поверхности различалась складка-бугорок, но ураганный ветер старательно проутюжил ее. Когда через двое суток разбойница пурга угомонилась, на том месте, где был заживо погребен медвежонок, высился огромный, до самой макушки тороса, лебяжий белизны сугроб.
Медведица ступала неспешной, сытой поступью. Аккуратная, обтекаемой формы голова ее на длинной мощной шее равномерно покачивалась из стороны в сторону. Так, не останавливаясь, она могла пройти многие десятки километров. Рядом семенил ее медвежонок. Иногда он с веселым рявканьем бросался к торосам, вскарабкивался на вершину и катился оттуда на заду, крепко упершись в снежный наст расставленными передними лапами. Если торос был очень высок, а спуск крут, мать подбегала к подножию и ловила детеныша лапами. Дурашливый медвежонок, набрав большую скорость, мог расшибиться или распороть себе брюхо об острые льдины, торчавшие повсюду на пути. После особенно рискованных трюков она наказывала несмышленыша: ударяла его лапой по морде с такой силой, что медвежонок с визгом отлетал в сторону; если рядом были разводья, хватала его лапой и окунала головой в воду. Некоторое время он обиженно плелся за матерью, шипел на громадные, как тумбы, задние ноги, потом, облюбовав очередной торос, мгновенно забывал побои и с радостным рявканьем прыгал к нему в сугробах, подбрасывая округлый зад. Мать останавливалась и, любуясь им, провожала его грустными глазами. Она помнила, помнила тот ужасный весенний шторм, когда погиб второй ее детеныш, раздавленный вздыбившимися льдинами…
