Николай Сладков - Силуэты на облаках
На тетеревиный выводок наскочил — переполошил всех до смерти. Сойку из-под кустов выпугнул. Сороке на глаза попался — та крик подняла на весь лес.
У лосей уши чуткие, слышат: сорока стрекочет! Не иначе — охотников видит.
Пошли лоси по лесу кусты ломать!
Журавлей на болоте вспугнули — те закурлыкали. Кроншнепы закружили, засвистели уныло.
Остановился медведь, насторожил уши.
Недоброе творится в лесу: белка стрекочет, сорока и сойка трещат, лоси кусты ломают, болотные птицы кричат тревожно. И позади кто-то топочет!
Не уйти ли подобру-поздорову?
Рявкнул медведь, уши прижал да как даст стрекача!
Эх, знать бы ему, что позади-то заяц топотал, тот самый, которому белка шишкой в лоб угодила.
Так сам себя медведь напугал, сам себя из тёмного леса выгнал.
Одни следы на грязи остались.
Скатерть-самобранка
По лесу идёшь — под ноги смотришь. Лес не тротуар, — можно и споткнуться.
Я ногу занёс, а под ногой живой ручеёк. Широкое шоссе.
Вперёд и назад торопятся муравьи: вперёд налегке — назад с добычей. Я посмотрел назад и увидел большой муравейник. Там, у самой муравьиной тропы, птичка — лесной конёк. Она нагибается и хватает муравьев одного за другим.
Не везёт муравьям: их все любят. Любят дрозды и зарянки, дятлы и вертишейки. Любят синицы, сороки и сойки. Любят хватать и глотать. Вот ещё один любитель — лесной конёк.
Только вижу, любитель это особый: не ест муравьев, а грабит! Отнимает от муравьев гусениц, мух и жучков. Высматривает, что повкусней, и, как увидит, — отнимет.
Тянется живой конвейер. На нём чего твоя птичья душа желает. Клюй — не хочу! Молочная река, кисельные берега. Скатертью муравьиная дорожка. Всё на ней припасено. Сам выбирай, сам бери. Скатерть-самобранка.
О лешем
Забрался я как-то под свою ШАПКУ ночью. Приплёлся ко мне и Лесовичок. До рассвета было не близко, и мы, слово за слово, разговорились.
— Скажи мне, Лесовичок, а лешего ты в лесу встречал?
Лесовичок хитренько усмехнулся, зыркнул на меня зелёными глазками и стал что-то шептать.
— Чего ты там шепчешь? — не удержался я.
— Да так, по привычке: сам с собой разговариваю. Да и нельзя про лешего-то громко говорить. Да ещё ночью.
— А ты шепни: встречал или не встречал?
— Как не встречать? Встречал, конечно. Вот только что встретил, как к тебе шёл. Во-он в той лядине.
— Ну и какой же он, леший-то? Говорят, что у него на одной ноге копыто, а на другой лапоть?
— И так бывает, — усмехнулся Лесовичок.
— А верно, что он людей по лесу водит?
— Ещё и как! Потеха: кружат, как зайцы, по одному месту, а он знай хохочет.
— Ну вот что, Лесовичок, меня ты не проведёшь, не на простачка напал. Никаких леших в лесу нет.
Вот тут леший огород копал.
Тут леший дрова рубил.
— Так уж и нет! Поменьше, правда, стало, но ещё порядочно. Ишь ты, прыткий какой — нету! А кто деревья зимой в дугу сгибает? Кто зимой стучит по ночам палкой по стволам? Кто в чащобе голосом дурным кличет? Вот тебе и нету.
— Погоди, погоди! Деревья снег сырой гнёт, по ночам стволы от мороза потрескивают, а голосом дурным сова или филин кричит.
Лесовичок захихикал.
— Гляди, знайка какой! А кто не знает — те всё на лешего валят. Особенно — кто один в лесу ночь проведёт. С вечера ещё хорохорится: никаких леших нет, всё суеверия, бабушкины сказки! А к утру, смотришь, глазки испуганные, ушки торчком, как у зайца, и от всякого шороха дёргается.
— Так что же, Лесовичок, получается?
— А то получается, что леший — это ваше незнание. Я в лесу каждый шорох, каждый запах, каждую тень могу объяснить. А незнайке всё то послышится, то покажется, то причудится.
— Ну, а всё-таки: есть леший в лесу или нет?
— А вот мы сейчас проверим. Ну-ка, приложи ладонь к уху.
Я прислушался. Кто-то возился в болоте и тихонько икал. Икнёт и губами мокрыми пошлёпает. Никогда раньше я такого не слышал.
— Слышишь? — шепчет Лесовичок, и глазки его зелёные светятся.
— Слышу, — шепчу и я. — Кто это?
— Он это, леший… Огород в лесу копал, на болото мыться пришёл.
— Огород?
— Ну да, огород. Ты что, никогда лешева огорода не видел?
— Н-нет…
— А как он дрова на зиму запасает — тоже не видел?
— Не видел…
— А как зимой саночки по снегу возит?
— И саночки…
— Ну, тогда я тебе покажу. А пока помолчим. Рассветает, Сейчас журавли на болото танцевать выйдут. Готовь своё фоторужьё.
Рассветало. Небо справа пожелтело, и все лужи на болоте справа от нас стали жёлтыми. Слева небо было зелёное. Луна висела на еловой лапе, как зелёный фонарь. И все лужи слева были зелёными.
И вот между зелёными и жёлтыми появились чёрные журавли.
Они стали танцевать, выбивая ногами разноцветные брызги.
(Лесовичок загадал загадки, а вы разгадайте: кто землю вскопал, кто осину срубил?)
Бабочки под землёй
В глубь обрыва ушла штольня. Когда-то тут брали для стройки песок. В глубине штольня разветвилась на лазы, проходы и тупики — как рука с растопыренными пальцами.
Мы протиснулись в узкий лаз, осыпая плечами песок.
Хозяевами заброшенной штольни были теперь летучие мыши, мухи да комары.
Летучие мыши лежали и висели в тёмных углублениях стен. Ушаны прятали свои огромные уши в складках кожистых крыльев. А кожаны и ночницы, когда их гладили по шелковистой спине, сердито пищали и скалили зубы.
Мухи зимовали стаями, усыпав ровные стены. Так же зимовали и длинноногие тощие комары. А в тёмных проходах, где бахромой закудрявился иней, спали бабочки-совки.
Когда мы увидели их, мы забыли мышей, комаров и мух!
Бабочки сидели и так и сяк. Крылышки у всех шалашиком, а два усика — как два папоротниковых листка. Но это ещё не всё. На крылышках у них капли воды, большущие — с горошину! — росинки: вспыхивают, дрожат, переливаются.
Чиркнешь спичку — и сразу фейерверк!
Спичкой качнёшь — на стенах брызги огня!
Звёздочки зелёные, алые, синие. Чёрточки, искорки, стрелки!
Песня из двух букв
Ночью в лесу слышен самый слабый звук. Слышно, как упадёт хвоинка. Как скребёт под корою жук. Как пробежит землеройка — зверь ростом с… пчелу!
Но вот звук незнакомый и громкий послышался с вырубки: резкая трелька из двух букв — «з» и «р»: «3-ррррр! 3-рррр!»
Иду осторожно, отгибая от лица колючие ветки. На вырубке светло от луны. Стоит засохшее дерево. В дереве чёрное пятно дупла. Незнакомая песенка-трель льётся из дупла, как ручеёк.
