Бродяги Севера - Кервуд Джеймс Оливер
Мики не стал возвращаться к себе в логово. Он присел на задние лапы посреди небольшой поляны, прислушивался к звукам ночи и смотрел, как в небе зажигаются звезды. Луна вставала рано, и когда над темными вершинами всплыл ее огромный красноватый диск, словно полный таинственной жизни, Мики задрал морду и тоскливо завыл. Когда чуть позже он вышел на большую гарь, там было светло как днем, так что за ним бежала его тень и все предметы вокруг тоже отбрасывали тени. И тут к нему с ночным ветром донесся звук, который он уже много раз слышал прежде.
Сначала он был очень далеким, этот звук, и слышался в ветре как эхо, как отзвук неведомых голосов. Уже сотню раз Мики слышал его — охотничий клич волчьей стаи. С тех пор как волчица Махигун располосовала ему плечо в дни, когда он был еще доверчивым щенком, Мики всегда уходил в сторону, противоположную той, где раздавался голос волчьей стаи. Он испытывал к этому голосу почти ненависть. И все же это был голос его далеких предков, и он пробуждал в его душе странное, неодолимое волнение. И вот теперь оно властно заглушило в нем страх и ненависть. Далекий клич обещал ему общество существ, похожих на него. Там, откуда доносились волчьи голоса, его дикие сородичи бежали стаей, они бежали по двое и по трое, они были товарищами. Мики задрожал всем телом и испустил ответный вой, а потом еще долго тихонько поскуливал.
Однако прошел час, а ветер больше не доносил до него волчьих голосов. Стая повернула на запад, и ее вой затих в отдалении. Озаренные ярким светом луны, волки пробежали мимо хижины метиса Пьерро.
У Пьерро остался ночевать путешественник, направлявшийся в форт О'Год. Он увидел, как Пьерро перекрестился и зашептал слова молитвы.
— Это бешеная стая, мосье, — объяснил Пьерро. — Они кесквао уже с новолуния. В них вселились бесы.
Он чуть-чуть приоткрыл дверь хижины, и они ясно расслышали дикие завывания. Когда Пьерро захлопнул дверь, его лицо выражало суеверный страх.
— Иногда зимой волки становятся такими… кесквао — бешеными, — сказал он, вздрогнув. — Три дня назад их в стае было двадцать, мосье. Я сам их видел и считал их следы. Но за эти дни те, кто сильнее, успели разорвать и сожрать тех, кто послабее. Слышите, как они беснуются? Объясните, мосье, почему это так? Почему зимой волки заболевают бешенством, когда для этого нет обычных причин — ни жары, ни испорченного мяса? Вы не знаете? Ну, так я скажу вам, в чем тут дело. Это не настоящие волки, а оборотни. В их тела вселились бесы и не оставят их, пока они все не погибнут. Волки, взбесившиеся во время зимних вьюг, мосье, всегда погибают. Вот что самое удивительное — они всегда погибают.
А стая бешеных волков от хижины Пьерро повернула на восток к большому болоту, где на деревьях белели крестообразные зарубки, которыми Жак Лебо отмечал границы своего охотничьего участка. Луна освещала четырнадцать серых теней. Конечно, суеверная выдумка Пьерро может вызвать только улыбку, но тем не менее никто пока еще не может точно объяснить, почему в глухие зимние месяцы той или иной волчьей стаей иногда овладевает настоящее безумие. Возможно, все начинается с того, что в такой стае оказывается «дурной» волк. Известно, что «дурная» ездовая собака набрасывается на своих товарищей без всякого повода и кусает их, так что все они постепенно заражаются ее болезнью и недавно еще дружная упряжка превращается в скопище злобных и опасных зверей. Вот почему опытный каюр предпочитает поскорее избавиться от такой собаки — убивает ее или прогоняет в лес.
Волки, которые ворвались в охотничьи угодья Лебо, были красноглазыми и тощими. Бока у всех были располосованы, а у некоторых в пасти клубилась кровавая пена. Они бежали не так, как бегут волки, когда они гонятся за добычей. Они косились друг на друга со злобой и недоверием, трусливо поджимали хвосты и выли свирепо и беспричинно, — их беспорядочные бешеные вопли совсем не походили на басовый охотничий клич стаи, идущей по следу. Едва они отдалились от хижины Пьерро настолько, что он перестал слышать их вой, как один из них случайно задел соседа тощим серым плечом. Второй волк обернулся и с молниеносной быстротой «дурной» собаки в упряжке вонзил клыки в шею первого. Если бы ночной гость Пьерро мог увидеть их в эту минуту, он и без объяснений понял бы, почему за три дня их стало уже не двадцать, а четырнадцать.
Эти два волка свирепо сцепились, а остальные двенадцать остановились, осторожно подобрались к месту схватки и сомкнулись вокруг дерущихся тесным кольцом, точно зеваки, упивающиеся дракой двух пьяных. Из их полуоткрытых пастей капала слюна, они хранили угрюмое молчание — только щелкали зубы да изредка слышалось глухое жадное повизгивание. И вот произошло то, чего они дожидались, — один из дерущихся упал. Противник опрокинул его на спину, и наступил конец. Двенадцать волков сомкнулись над ним и разорвали его в клочья, как и рассказывал Пьерро. После этого оставшиеся в живых тринадцать волков побежали дальше по охотничьему участку Лебо.
После часа нерушимой тишины Мики вновь услышал их голоса. За это время он уходил от леса все дальше и дальше. Большая гарь осталась позади, и теперь он бежал по открытой равнине, пересеченной крутыми грядами каменистых холмов и прорезанной у дальнего конца широкой рекой. Равнина казалась менее угрюмой, чем лес, и ощущение одиночества томило Мики не так сильно, как час назад.
И вот над равниной пронесся волчий вой.
Второй раз за эту ночь Мики не бросился убегать, а застыл в ожидании на вершине скалы, венчавшей небольшой холм. Она была такой узкой, что рядом с ним лишь с трудом могла бы уместиться другая собака. Внизу во все стороны простиралась снежная равнина, призрачно-белая в свете луны и звезд. Мики почувствовал неодолимое желание ответить своим диким родичам. Он задрал морду так, что его черный нос указывал прямо на Полярную звезду, и из его горла вырвался протяжный вой. Однако вой этот был очень тихим, потому что, несмотря даже на гнетущее ощущение одиночества, Мики помнил про осторожность и не хотел выдавать своего присутствия. Больше он не издал ни звука, а когда волки приблизились, все его тело напряглось, мышцы вздулись буграми, а в горле заклокотало еле слышное рычание, совсем не похожее на призывный клич. Он почувствовал, что приближается опасность. В волчьих голосах он уловил то злобное безумие, которое заставило Пьерро перекреститься и пробормотать молитву против волков-оборотней. Мики же молиться не стал, а только распластался на камне.
И тут он увидел волков. Они смутными тенями быстро приближались к нему, отрезая его от леса. Внезапно они остановились, и голоса их стихли: сгрудившись, волки обнюхивали его свежий след. Потом они ринулись в сторону холма, на котором он притаился, и вой, вырвавшийся из их глоток, стал еще более безумным и свирепым. Через несколько секунд они достигли холма и проскочили мимо скалы — все, кроме одного. Но этот огромный серый волк кинулся вверх по склону прямо к добыче, которую остальные еще не успели заметить. При его приближении Мики глухо зарычал. Снова ему предстояла упоительная смертельная схватка. И вновь кровь огнем растеклась по его жилам, а страх развеялся, точно дым костра на ветру. Если бы только за его спиной стоял Неева, чтобы было кому разделаться с врагами, которые попробуют подобраться к нему сзади!
Мики вскочил и прыгнул навстречу волку. Их зубы, встретившись, лязгнули, и волк на горьком опыте убедился, что челюсти этого врага оказались сильнее его челюстей; еще миг — и он в предсмертных судорогах покатился вниз по склону с перекушенным горлом. Однако его тут же сменило другое серое чудовище. Этого волка Мики схватил за горло, едва его голова возникла над гребнем холма. Острые клыки располосовали мохнатую шкуру, как сабельный удар, и кровь из разорванной артерии фонтаном ударила вверх. Второй волк покатился вниз вслед за первым, но тут на Мики обрушилась вся стая, и он оказался погребенным под копошащейся массой их тел.
