Джеймс Хэрриот - Среди Йоркширских холмов
11
Джон родился в Беверли под сенью величавого собора. Туда от Дарроуби было пятьдесят миль, и в свободные дни он обычно отправлялся домой на несколько часов. Весь год, рассказывая об этих поездках, он чаще и чаще упоминал про одну девушку. Ее звали Хетер, и, когда он произносил ее имя, его глаза заволакивала мечтательная дымка, а на губах играла блаженная улыбка. От месяца к месяцу симптомы становились все более явными, и в один прекрасный день он признался мне, что они с Хетер помолвлены и надеются скоро пожениться.
Как-то зимой, пока я на крыльце очищал сапоги от снега, в дверях появился Джон.
— Хетер здесь, — сказал он почти шепотом. — В приемной. Я хочу вас с ней познакомить.
Мне тоже хотелось с ней познакомиться. Просто не терпелось после того, что я о ней наслышался. Я поправил галстук, попытался пригладить волосы и изящной походкой войти в приемную. Увы! К каблуку примерзла ледышка, и едва я ступил на скользкий линолеум, как взлетел в воздух, оглушительно хлопнулся на спину и проехался через комнату. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что гляжу снизу вверх на очень привлекательную брюнетку, которая доблестно старалась не допустить улыбку на губы.
Так я познакомился с Хетер — глядя на нее снизу вверх. И с тех пор продолжаю с восхищением смотреть на нее все так же снизу вверх. Можно найти множество определений, чтобы описать ее как жену Джона: обожаемая спутница жизни, верная помощница, веселая подруга. А вдобавок еще и мать троих замечательных детей.
Роман Джона набирал темпы, и я видел, что приближающаяся свадьба всецело завладела его мыслями. Упомянутые выше симптомы прогрессировали, и он сознался, что начал страдать провалами памяти — едет по вызову и вдруг останавливает машину, стараясь сообразить, куда же он, собственно, едет и по какому поводу. Порой я замечал, как Джон чему-то улыбается, и было ясно, что он погружен в чудесные мечты.
До какой степени манящее будущее завладело им, стало ясно в один очень дождливый день, когда фермер, наш давний клиент, сообщил по телефону:
— Тут позвонили, просили передать мистеру Круксу, что его невеста заболела. А он как раз от меня уехал, и я уж думал, что не догоню его, как вдруг вижу: его машина застряла в ручье прямо за нашими воротами.
— Боже мой! Сейчас приеду.
— Не надо. Я подъехал на своей машине, сказал, так он сразу выпрыгнул и попросил, чтобы я его на станцию отвез. Как раз к поезду успел и укатил.
— Ого! Вот это быстрота.
— Да уж, канителиться он не стал.
— А его машина где?
— Так в ручье и стоит.
— Понятно. Спасибо, что позвонили. Я приеду с мистером Фарноном, и мы ее отгоним.
Зрелище, которое предстало Зигфриду и мне, когда мы подъехали к броду через ручей, остается одним из наиболее ярких воспоминаний о том времени, которое Джон провел у нас. Узкое, зажатое в холмах шоссе ныряло в лощину, и поперек него струился ручей. Маленький «Форд-8» стоял там в воде по оси и явно был покинут в большой спешке: передняя дверца распахнута, а дворники лениво ползают взад-вперед по ветровому стеклу. Джон не потратил ни единой лишней секунды!
К счастью, болезнь Хетер оказалась несерьезной, и наша будничная жизнь потекла обычной чередой: Джон принимал свою долю телят, жеребят, ягнят, холостил стригунов и ежедневно доказывал, что идеально подходит для этой работы, а работа — для него.
Молодая пара сочеталась браком в чудесный летний день и поселилась у Зигфрида на одной половине его дома. Хетер была учительницей и занималась с двумя детьми Зигфрида все время, пока Джон оставался нашим помощником.
Когда же настал неизбежный день и Джон решил, что ему пора работать самостоятельно, это было для нас настоящим ударом. Он переехал в Беверли и открыл там приемную, а я ощущал потерю не только незаменимого помощника, но и друга. Ведь меня с Джоном разделяли какие-то десять лет, и у нас было немало общих увлечений и интересов. Потом, с течением лет, пока у нас появлялись; чтобы затем исчезнуть, очередные «молодые люди», я, конечно, прошел стадии пожилого коллеги, почтенного наставника и, наконец, забавного старикана, но первый наш помощник и я существовали еще в одном измерении, а потому мы с Джоном провели вместе много приятнейших часов.
Скелдейл-Хаус всегда был приютом смеха, и Джон, слава Богу, внес щедрую лепту своего особенного юмора. Как и все мы, он сталкивался с неудачами, давал маху, терпел фиаско и, описывая их, пускал в ход весь свой талант незаурядного имитатора. Его отличали чуткость и полное отсутствие тщеславия, прекрасно сочетавшиеся с волевой натурой.
Но в первую очередь он по-прежнему остается для меня типичнейшим англичанином несколько старомодной закалки — любящим крикет, хранящим незыблемую веру в извечные духовные ценности и благоговеющим перед красотой края, в котором мы работали.
Когда он расстался с нами и открыл собственную практику в Беверли, мы, как и следовало ожидать, в хлопотах текущих дел виделись все реже и реже. Разумеется, бывали особые случаи. Хелен и я имели честь стать крестными родителями Аннетты, старшей дочки Круксов, затем поздравляли их с появлением на свет Джеймса и Элизабет. Иногда нам удавалось отдыхать с Хетер и Джоном в Скарборо, и, естественно, я встречался с Джоном на ветеринарных съездах, однако первая глава осталась в прошлом.
Убеждение, что в нашей профессии он пойдет далеко, побуждало меня ревностно следить за его успехами. Практика его быстро росла, ему пришлось даже взять трех помощников. Незаурядные энергия и организационные способности находили все большее признание, он деятельно участвовал в поднятии престижа нашей профессии и стал одним из ее лидеров. Мои прогнозы оправдались сполна: путь Джона наверх кончился, только когда он достиг вершины. В 1983 году, через тридцать лет после того, как он покинул Дарроуби, его избрали председателем Британской ассоциации ветеринаров.
Я был растроган, когда после столь долгого срока он вспомнил своего первого наставника и попросил меня произнести речь, открывающую церемонию его вступления в должность.
— Годы в Дарроуби были самыми счастливыми в нашей с Хетер жизни, — сказал он. — И я очень прошу вас дать согласие.
Вот так. Когда настал знаменательный день, я сидел в конференц-зале Ланкастерского университета среди сотен ветеринаров, съехавшихся со всего мира. Присутствовали все светила: куда ни глянь — именитые знаменитости. Но, разделавшись со своей речью и созерцая августейшее общество на эстраде, я испытывал невыразимое удовольствие от мысли, что самый важный среди них — «молодой человек» из Дарроуби, сидящий в центре.
