Анатолий Устюгов - В бобровом краю
Снег возле капкана краснел от крови, и лежали клыки волчицы.
«Не жилец Меченая теперь», — подумал лесник, торопливо шагая по следу дальше — волчица уходила от него теперь на трех лапах, глубоко проваливаясь в снег.
Возможно, лесник сумел бы нагнать Меченую, но сумерки уже наступили, а волчица, наткнувшись на свой старый след, стала уходить быстрее. Лесник вышел к Логам, с трудом различая след, а когда начал спускаться в овраг, то провалился в снег по грудь. Пока выбирался — совсем стемнело.
Лога так и не выдали волчицу. Лесник, проклиная все на свете, едва вылез из оврага и вернулся в Подсосены лишь под утро.
И с того времени ни сам лесник и никто другой ничего не могли сказать о вожаке стаи, волчице, отмеченной белым пятном на шее.
Метели замели в лесу все следы.
Богатый улов
Я снова на Озернице. Целый год не видел речку, а сейчас иду вдоль обрывистого бережка и любуюсь ею. Вот, придвинувшись вплотную к воде, стоит высокий сосновый лес, от которого даже в яркий летний день ложится густая тень и знакомый мне омут кажется мрачным. Вот за кустами ив открылась часть зеленой луговины с дальним березовым перелеском, и уже за ним в голубоватой дымке, словно кто их приподнял, темные хвойные леса. Наконец, посреди текучей воды видны несколько островков, покрытых зеленым густым хвощом. Трава топорщится, как иглы на шкуре ежа. Галькой усыпан песок у воды, а на нем чьи-то следы, наверное, куличка, который заметил меня раньше, чем я его, и, взлетев, промелькнул вдали над речкой.
Тихо над Озерницей в этот заполдневный час. И жарко. Ветерок очень слабый, поэтому в густом ивняке, в жарком солнечном затишке, много комаров, которые с писком сразу накидываются на мое лицо. С радостью выскакиваю из ивняка на открытый берег и замечаю вдали глинистую красноватую осыпь. Это по ней придется подниматься к деревне, куда я иду к знакомому рыбаку Василию Петровичу.
А напротив осыпи на речке — перекат. Вода катится быстро-быстро, словно хочет скорее, проскочить тесноватые эти берега. Подхожу к перекату и вижу, как сквозь воду просвечивает каменистое дно: много веков здесь борется речка со скалой, но так и не может промыть более глубокого русла.
И вдруг… Что это? Со дна переката что-то ярко блеснуло! Как зеркальце. Потом еще одно, еще, еще… Да вся речка, от берега до берега, в зеркальцах!
Неужели рыба? Ну, конечно! Это сотни рыб вышли на перекат!
Скорее удочку! У меня даже руки затряслись от рыбацкого нетерпения. Но удочки с собой не было. Скорее к Василию Петровичу! Он даст свою. До деревни рукой подать. Вот только не спугнуть бы мне рыбу!
И я стал красться по тропинке возле самой воды, косясь на перекат, на зеркальца, которые мигали, гасли и снова появлялись, как по волшебству. Вот я вижу уже поворот тропинки на подъеме к деревне, и тут… Я ведь знал, что попадется ручей. Но когда я перенес через него ногу, другая нога скользнула вниз — ив речку посыпались камешки, а затем шлепнулся большой ком глины.
Я сделал резкий шаг вперед и замер. Река сверкнула и разом погасла. Ясно, рыб на перекате уже нет!
…Василий Петрович стоял на крылечке избы и издали смотрел на меня, приставив руку козырьком к глазам. Должно быть, не узнал, забыл за год, а может, из-за низко стоящего солнца. Но едва я подошел ближе, как старик улыбнулся и торопливо подал мне широкую заскорузлую руку.
— Аль беда приключилась? — спросил он меня, заглядывая в глаза.
— Да не беда! А на перекате столько рыбы упустил! — волнуясь, воскликнул я. И коротко рассказал рыбаку о зеркальцах в воде и о том, как торопился к нему за удочкой.
— Ах, вот в чем дело! — сказал Василий Петрович и рассмеялся. — Поперву тоже, как увидел рыбу на перекате, аж в дрожь бросило, как тебя. За удочку тоже хватался! А толку что. Подуст никакую наживку на перекате сейчас не возьмет.
— Так это подуст?
— Он самый.
— А почему наживку не возьмет?
— Да потому, вишь ли, что выходит он на перекат попастись. Водоросль эта склизкая, которую он любит, на каменистом дне да в текучей воде растет. Схватит подуст ртом водоросль, а сам повернется бочком под солнцем, ну и сверкнет в воде, как зеркальцем. Днем этого не заметишь, а под вечер, когда солнце к лесу тянется, тогда видно на перекате весь косяк. Однако с определенного места, с низкого берега.
— Вот с него я и испугал рыбу. Так хотелось удочку закинуть!
— А ты не жалей… У тебя; сегодня улов богатый, — возразил Василий Петрович, серьезно глядя на меня. — Сейчас ты, может, не поймешь. А потом скажешь: как повезло мне зеркальца увидеть! Ведь надо время знать и место. А ты, видимо, как-то угадал и то, и другое!
Неожиданная встреча
В конце июля, когда стоит жаркая солнечная погода, рыба на Озернице клюет плохо. И все же я налавливал на ушицу в устье ручья Боровки. На этом мною любимом месте были омутки, да и рыба тут держалась, ведь ручей выносил в речку приманку: кузнечиков, червячков и особо лакомых для нее ручейников.
Однако к Боровке попадать приходилось через Озерницу. Вода доходила мне до пояса, холодила, ее чистые струи вызывали желание искупаться. Но рыбалка тянула сильнее, и я шел по воде с удочкой в одной руке и с брюками в другой наискось к берегу, к косе чистейшего влажного песка. На песке натягивал брюки и по тропе поднимался на берег.
Тропинка над Озерницей была нехоженой и так заросла, что ноги подчас заплетались в стеблях травы. Я шел и глядел под ноги, но все же не оставлял без внимания открывшуюся луговинку. Освещенная ярким солнцем, очень красива она была в эту пору, перед сенокосом. Густые зеленые травы ярко цвели, и легкий теплый ветерок волнами нес на меня медовый запах, которым сколько ни дыши, все равно не надышишься!
Луговина заканчивалась вдали, у кустов ивняка, а сквозь них проблескивала вода. Озеро чуть погодя открывалось все, посредине синее, у берегов заросшее хвощом и осокой. Ручей вытекал как раз из озера, и русло начиналось где-то возле хвоща и осоки.
Я прошагал еще метров двести обрывистым бережком Озерницы, и вот оно, устье Боровки! И прежде всего — густой ивняк, через который надо продраться. Густая трава выше пояса, и через нее тоже надо проложить тропку. До меня, как видно, ни один рыбак здесь не был.
Вот я уже вижу ручей и голый откосик земли. Располагаюсь на нем. Наживка летит в омуток возле знакомой разлапистой коряги.
Полчаса мое внимание сосредотачивалось лишь на поплавке, но он даже ни разу не дрогнул. Я снял поплавок и, заменив насадку, попробовал закидывать его на кузнечика. Однако все было безуспешно: ни один елец, ни сорожка так и не клюнули.
