Алексей Формозов - Формозов А.Н. Шесть дней в лесах
Глухарь продолжал петь. Как ни вслушивался Севка, он все же не мог разобрать и тени намека на то, что там, в темноте, при каждом скирканьи охотник делает свои прыжки, шаг за шагом приближая неминуемую смерть к влюбленному, все позабывшему певцу. "Молодец Гришка! Хорошо подскакивает". А песни сменялись песнями! Все еще спало. Лес молчал, словно выжидая, чем это окончится. Вдруг весь остров дрогнул от громового удара, молния выстрела осветила ветви. Шарахнулось в вершинах эхо, и что - то большое, тяжелое, беспорядочно - торопливо хлопая крыльями и ломая ветви, грузно повалилось на землю. Оборвалась песня... Послышался короткий шорох шагов и затих...
Сердце билось так, словно хотело вырваться из груди, и дымящееся ружье лихорадочно прыгало в руках, когда Гриша, не чуя под собою ног, подбежал к упавшему глухарю. Тот лежал в куче опавших ветвей, вздрагивая, все тише и тише встряхивая крыльями. Певун был очень тяжелый; мальчику он показался не менее полупуда (по взвешивании дома птица вытянула свыше пяти килограммов). Гриша приподнял глухаря, ухватил за шею. В густых перьях пальцы его совсем утонули. Он сразу как - то сжался от жалости, когда почувствовал теплоту большой сильной птицы, судорожно вздрагивавшей в агонии. Озябшая рука мальчика оторвалась от ледяных стволов ружья и быстро согрелась, впитывая потоки этого живительного тепла. А источник его уже иссякал — жизнь покинула крепкое, теперь бессильно повисшее, глухариное тело. И это охота, о которой они столько мечтали! Исподтишка подскакал на десяток шагов к осторожной, чуткой птице, все позабывшей в любовном волнении, горячо изливавшемся в этих неказистых песнях. Выстрелил, когда глухарь повернулся самым слабым "убойным" местом и скиркал в полном упоении. Он убил его в самые светлые минуты глухариной жизни! "Так просто, нехитро и скверно!" Гриша совсем разочаровался в охоте на току — его охватило запоздалое чувство раскаяния. И так всегда! Хуже всего было то, что он, наверное, застрелит второго, если услышит! Точно стреляет не он, а кто - то другой, завладевший его ружьем, его глазами, его руками! Он бережно уложил птицу в мешок, боясь помять хотя бы одно перышко, и со словами: "С меня довольно" сел на пенек. Сосны качались и пели свою вековую песню...
Два глухаря с шумом сорвались один за другим в севкиной стороне и сели где - то далеко. Он невзначай спугнул их, прокрадываясь лесом. Эти молодые птицы еще не начали петь и сиделимолча.
Как будто начинало светлеть. Трубачи - журавли вдруг протрубили рассвет, заунывно, протяжно и долго чередовались их голоса с откликами леса. Редела темнота, резче рисовались силуэты деревьев... Вальдшнеп зацикал вдали и невидимкой протянул над островом. "Утренняя тяга" — Гриша знал о ней только по книгам. Вот он вздрогнул от неожиданности: близко и грубо заквохтала глухарка, втора отозвалась далеко в стороне. Они просили новых песен от глухаря, а он уже окоченел и никогда не разбудит своим щелканьем настороженной тишины этого токовища.
XIII. Заря над болотами. Второй глухарь
Тем временем Севка осторожно продвигался все дальше и дальше. В двух местах, заметив его, испуганно квохтали глухарки, слетел встревоженный вальдшнеп. Потом бекас затоковал над лесом, и только, когда стало ясно, что победа за народившимся днем, когда мутная заря занялась над болотами, только тогда он снова услышал дрожью тела отозвавшееся щелканье певуна - глухаря. Снова безумие овладело мальчиком, снова в душе что - то запело могуче и волнующе - радостно. Севка летел вдоль болота, жадно хватаясь за каждое скирканье. О, он теперь в совершенстве знал этот лесной танец и минутами в радужном, ликующем бреду ему казалось, что в руках у него не ружье, а упругий лук, за спиной не мешок, а колчан со звонкими стрелами. И сам он — родившийся в лесах, убаюканный елями, одетый в меха и прокопченные кожи стрелок из древнего бродячего племени, а вовсе не Севка и не гимназист Н - ской первой гимназии. Под песни он обегал упавшие деревья, под песни обходил открытые поляны. Казалось, весь мир со всеми его красотами сосредоточился сейчас в непрерывном треске и скрипе глухаря. Севка даже не слышал, как из царапины, пересекавшей всю щеку, сочилась, подсыхая, кровь.
Песня за песней — прыжки за прыжками! Все ближе и ближе. Справа послышалось менее смелое, более слабое пощелкивание второго глухаря. "Вот задача! К которому идти? Лучше к левому: и ближе, и чаще играет!" Жестокая ошибка! Он убедился в этом через двадцать минут, но уже было слишком поздно. Севка пересек оставшуюся часть острова; дальше начиналась вода по моховому болоту. На каждой остановке ноги его медленно засасывала топь. Перед тем, как подскакивать, он с трудом вытаскивал из зыбуна свои огромные сапоги. Потом вода стала глубже, идти еще труднее, он промок, измучился и все - таки спугнул глухаря, певшего в группе сосен на маленьком острове! Все вышло неожиданно и просто. Сначала глухарка, сидевша на маленькой сосенке, заметила охотника по всплескам воды. "Ко - ко - ко - ко", — пронеслось над болотом. Глухарь продолжал петь, не внимая предостережению. Снова проквохтала глухарка и с шумом полетела на остров. "Ах ты, черт!" — вырвалось у Севки. А глухарь все пел и пел, но вдруг, когда мальчик совсем этого не ожидал, певец оборвал "игру".
В наступившей тишине отчетливо бултыхнул сапог лодскакивавшего Севки. Так он попал в ловушку, а глухарь надолго замолк. Мальчик, как истукан, застыл в самой невообразимой позе. Его левая нога медленно утопала, погружаясь в бурую жижу торфяного болота, скрытую под тонким, мягким слоем мха. Вот она увязла по щиколотку... до половины голени... почти до колена... Глухарь словно издевался. "Тэк", — как бы вопросительно щелкал он и долго - долго прислушивался. "Тэк", — и снова молчание... "Тэ - ке, тэ - ке"... Руки, ноги, спина ныли от неподвижности и напряжения. "Вот запоет... вот запоет", — думалось Севке, когда глухарь учащал щелканье. Мальчик смотрел в воду, чтобы не испугать птицы блеском глаз. Стоя в тридцати шагах от сосен, он мог бы теперь увидеть глухаря, который вытягивал длинную темную шею из - за ветвей, скрывавших его до сих пор. "Тэ - ке... тэ - ке", — все реже, короче и нерешительнее пощелкивал глухарь и, загремев крыльями, ринулся в ту сторону, куда полетела глух арка. Севка дернул увязнувшие ноги, неуклюже повернулся, упустил нужный момент и выстрелил, когда уже было поздно. Глухарь без взмаха крыльев проплыл над камышами, березками и плавно летел к темным елям острова, провожаемый взорами Севки, полными и восхищения, и отчаяния, и злости. Но что это? Картина вдруг переменилась (лесная охота полна неожиданностями!): глухарь, нелепо свернувшись, сунулся вниз, и голубое облачко дыма поднялось ему навстречу от земли из - за еловых лап. От изумления Севка даже не расслышал выстрела, и только раскаты эха достигли его сознания. Гриша уже копошился у болота, доставая упавшую птицу.
