Василий Юровских - Сыновний зов
— Паскуда… — прошептал дедушка, выронил берданку и с подломленным костылем упал на землю. И нам с Вовкой впервые за всю войну стало страшно за дедушку, за наших отцов на фронте, и за всю Юровку.
Военрук
Самое непростительное, обидное для нас — о его приезде в Юровку первым прознал Ванька Парасковьин, еще и дня не учившийся в школе. Правда, подле нее под окнами он постоянно отирался и зимой частенько ознабливал то уши, то конопатый шелушавый нос, поджидая меня с уроков.
Если Ванька попадался на глаза техничке Ефросинье Поспеловой и она замечала деревянно-белые пятна на лице парнишки, то ему удавалось, по ее милости, проникнуть в полутемный коридор. Сперва кривая Фроська шлепала Ваньку тяжелой ладонью по заднице, а потом добрела и вязаной исподкой, извлеченной из верхонки-рукавицы, оттирала ознобленные места. Жалости у технички хватало ненадолго: перед звонком на перемену отогревшийся у круглой печки в правом углу коридора Ванька получал оплеуху и удирал домой.
Ванька моложе меня на пять лет, и ростом, как и я, мал, а давно считается самым задушевным другом, готов ради меня на что угодно. Скажи ему, и он даже не моргнет, не заозирается, а средь белого дня полезет в огурешник или зауголками на чью-нибудь избу разорить за наличниками воробьиное гнездо…
Нас Ванька разыскал в логу Шумихе, где мы четвертый день глубили самодельную шахту. Перепачканные вязко-бурой глиной и ржаво-синим илом, мы искали вовсе не золото, а нефть и железную руду. Если верить книжкам и учителям, — а кому и чему больше нам верить! — нефть и руда сами себя выказывают: нефть маслянисто-радужными пятнами-разводьями по ручью в Шумихе, руда — рыжей ржавчиной у истока ключевой жилы. С чего же и быть ручью сплошь в жирных пятнышках и ржавчине, оседавшей на осоке и на песчаном дне?
Сперва мы истыкали дно ручья железянками — железными штыковыми лопатами — у бревенчатого мостика в деревне, а после поднялись по течению к истоку, и, чуть не увязнув в илистом зыбуне, облюбовали место посуше под желтым яром. На первых порах суетились и мешали друг другу, задевая черенками лопат. А как сорвали охотку — стали поочередно спускаться в широко разрытую яму. Один кто-то там, остальные наверху откидывают грунт подальше от шахты.
Чтобы дома не бранились матери, мы артельно пропололи огороды у каждого и дружно окучили картошку, артелью поливали утрами и вечерами огуречные гряды. Матери были довольны не только нашей управой. Соседка Антонида Микулаюшкиных говорила маме про работу в логу:
— Пущай, Варвара, базгаются в Шумихе. Глядишь, на дико́ хоть не потянет. А то вон вчерась Вовка Мышонок и Мишка Селиных попались в огурешнике у Анны Поповой. Стыдобушка ихним-то матерям, в лавку глаза не кажи, так в ту же пору!
Работали мы азартно. И все-таки на третий день Ванька Антонидин заныл:
— Никакого здеся карасина и железа нету-ка! Ай-дате лучше искупаемся и гольянов манишкой половим.
— Опять ты, Ванька, закуксился! — разозлился Вовка Барыкин и нечаянно угодил ему в спину липким илом.
— Ты чо кидаешься! — взвыл Ванька. — Не тебе, а мне попадет от мамы за рубаху.
— Чо ты, Ванька, разоряешься, как Витька Стонота? — вмешался Осяга. — А если все же мы докопаемся до нефти или железа? Да нас до самой Москвы похвалят! Война-то ведь не кончилась…
Слово «война» подействовало на Ваньку пуще всего: он снова взялся за лопату, сменив в шахте Вовку, и больше не заикался о купании и гольянах. Все же смекнул, что нефть и железо, найденные нами в Шумихе, помогут Красной Армии скорее добить Гитлера, а после победы Юровку узнают по всей стране. До нее из Далматово проведут железную дорогу, и станет Юровка городом, и тогда отметят ее на карте и во всех школах на уроках географии ребята будут изучать полезные ископаемые возле бывшей деревни. Интересно, как переназовут Юровку? Об этом, может, с нами посоветуются?..
И как раз, когда объявился в логу Ванька Парасковьин, мы докопались до орешника и отрядили Вовку Барыкина за ломом. Иначе делу конец: свинцовый слой глины-орешника почти не давался лопаткам. Сколько ни бей штыком, а только и наколупаешь с горстку коричневых «орешков», с виду не крупнее овечьего помета.
— Тебе-то чо тут надо? — воззрился на своего сродного брата Ванька Антонидин.
Тот будто и не слыхал его вопроса. Оглянулся на кусты краснотала и подмигнул нам:
— Робя! А я чо-то знаю!
— Чего? — просто так спросил Осяга, поглядывая в сторону угора.
— Военрука нового к нам привезли, во! — закричал Ванька Парасковьин, и Вовка Барыкин вернулся к нам уже из-за ручья.
— Воен-ру-ка… Нового?! — хором переспросили мы. — А не врешь?
— Вашим заулком, Васька, провез его на телеге Пашка-сливковоз. К Офимье Бателенковых жить его устроили! — похвастался Ванька.
— А с погонами? — перебил я дружка. — С орденами?
— Не-е. Без погон. А на гимнастерке чо-то скраснело.
— Чо-то, чо-то! — передразнил я Ваньку. — Войной сколь раз играл, а как называют ордена опять забыл.
— Да не забыл, не успел разглядеть из-за крапивы, — заоправдывался Ванька. — Не в заулке я был, а в огороде. На прясло залез, а Пашка мимо шпарит-напонуживает коней.
Мы поняли, что Ванька не обманывает и его не надо заставлять есть землю. Ясно, что в Юровскую семилетку прислали-таки нового военрука и старшеклассники с осени опять начнут изучать военное дело, пойдут к белому яру у речки Крутишки стрелять в нарисованного на доске черного фашиста. Винтовка одна на всю школу — старая трехлинейка, зато самая что ни на есть боевая. Раз не новая, то уж побила врагов. Поди, красноармейцы в гражданскую палили из нее, а может, и белофинских «кукушек» потом сшибали…
С самого начала войны появилась винтовка у нас в школе, и хоть от фронта эвон какая даль! — нам сказали, что она тоже воюет. Все юровские парни и даже старшие детдомовцы учились стрелять из нее, а уж после, на фронте, им давали новые винтовки, автоматы и пулеметы. Кто командиром стал, тому и наган доверяли. Вот и выходит: из какого бы оружия ни стреляли по фашистам наши дяди и братовья, все одно первый выстрел они делали у белого яра на Одине.
Нам не доведется пальнуть из винтовки: война, как поговаривают взрослые, должна вот-вот кончиться. Ну и пусть! Лишь бы поскорей добили Гитлера, а мы настреляемся из рогаток и луков, а подрастем — пойдем с ружьями на охоту вместе с тятями…
— Копать будем или… — не договорил Ванька Антонидин, выглядывая из ямы. И осекся-испугался: вдруг мы снова погоним его из Шумихи?
— Ладно, хватит на сегодня! — решил за всех Осяга, и каждый согласился с ним.
