Карен Бликсен - Из Африки
Тропическая ночь отличается повышенной общительностью; тем же самым римская католическая церковь отличается от протестантских церквей Севера, куда не зайдешь просто так. Здесь же ты чувствуешь себя посреди просторного помещения, куда постоянно заглядывают посетители, находишься в гуще событий. В Аравии и в Африке, где полуденное небо убийственно и беспощадно, ночь — время для путешествий и всяческих дел. Именно здесь дали названия звездам, на протяжении многих столетий указывавшим людям путь, тянувшийся извилистой лентой через пески пустынь и через моря во все стороны света. Машины тоже резвее бегут ночью, и рулить под звездами — приятное занятие; тут быстро входит в привычку договариваться с друзьями о встрече в следующее полнолуние. Начало сафари приурочивают к новолунию, чтобы иметь в запасе несколько лунных ночей.
Возвращаясь в Европу, усматриваешь сперва странность в том, что тамошние твои приятели-горожане полностью игнорируют движение луны. Ведь ты привыкаешь к тому, что молодая луна была сигналом к действию для легендарного проводника верблюжьего каравана, снимавшегося с места при ее появлении на небесах. Глядя на серп месяца, он становился одним из философов, черпающих в лунном свете вдохновение для построения системы мироздания. Видимо, он подолгу не спускал взгляда с луны, потому что избрал ее своим символом, под которым шел от победы к победе.
Я прославилась среди африканцев тем, что неоднократно становилась первой обитательницей фермы, замечавшей молодую луну, появляющуюся в виде тоненького серпа на восходе солнца. Три года подряд я первая оповещала таким образом своих магометан о наступлении их священного месяца Рамадана.
Фермер неторопливо обводит глазами горизонт. Сначала он смотрит на восток, потому что только оттуда можно ожидать появления дождевых туч, а там сияет звезда Колос из созвездия Девы. Южнее его приветствует Южный Крест, привратник великого мира, верный спутник путешественников, питающих к нему суеверное пристрастие; выше, под мерцающим потоком Млечного Пути, горят Альфа и Бета Центавра. На юго-западе светит величественный Сириус и задумчивый Канопус, а к западу, над чуть заметной полосой холмов, искрится алмазный орнамент — Ригель, Бетельгейзе и Беллатрикс (звезды в созвездии Орион). Под конец фермер обращает свой взор на север, туда, куда каждому из нас предстоит рано или поздно удалиться, и лицезреет Большую Медведицу, вставшую здесь на голову — шутка, веселящая сердце уроженца Севера.
Людям, которых посещают по ночам сны, знакомо ни с чем не сравнимое счастье, которого лишен мир дневного света, экстаз и легкость на душе, сходные со вкусом меда на языке. Ведомо им и то, что объяснение восторга, который охватывает спящего, — это чувство ничем не ограниченной свободы, которое он познает во сне. Это не свобода диктатора, навязывающего миру свою волю, а свобода художника, не скованного ничем, даже волей. Удовольствие от счастливого сна зависит не от его содержания, а от того, что во сне все происходит без участия спящего. Над событиями своего сна он не властен.
Во сне возникают сами собой восхитительные ландшафты, умопомрачительные виды, густые и изящные оттенки, дома, дороги, о которых спящий и не слыхивал. Он лицезрит незнакомых людей, которые дружественны или враждебны ему, хотя он не имеет к ним ни малейшего отношения. Сны насыщены упоительными бегствами и погонями. Изречения всех персонажей снов проникнуты мудростью. Если удастся вспомнить все это при свете дня, то ночной восторг померкнет, потому что принадлежит иному миру; однако стоит баловню сновидений снова улечься, как он опять возносится и погружается в море восторга. Он купается в ощущении полной свободы, которая течет сквозь него, как воздух, как свет, как неземное дыхание.
Ему даровано великое счастье: без малейших усилий с его стороны он познает ни с чем не сравнимое удовольствие. Он участвует в великом сражении или танцует на грандиозном балу, причем сознает, что все это время даже не утруждает свои ноги стоянием, а просто возлежит. Чувство свободы пропадает тогда, когда в сознании сидит занозой какая-нибудь необходимость, спешка, забота: написать письмо, успеть к поезду, сделать важную работу. В этом случае спящий пускает коней своего сна галопом, спускает курки всех ружей — и сон начинает таять, превращается в кошмар, то есть в самое гадкое и вульгарное из всех возможных сновидений.
В мире бодрствования больше всего приближается к сновидению ночь без сна в большом городе, где никто ни с кем не знаком, и африканская ночь. Она тоже несет бесконечную свободу. Именно тогда все происходит: решаются судьбы, кипит жизнь, однако ты не имеешь ко всему этому ни малейшего отношения.
Сразу после заката африканский воздух наполняется летучими мышами, снующими так же бесшумно, как автомобиль по асфальту; в глазах сидящей на дороге хищной птицы отразится свет фар твоей машины, прежде чем она круто вспорхнет вверх прямо из-под колес. По дороге торопятся по своим нуждам мелкие грызуны, внезапно приседая или подпрыгивая, как миниатюрные кенгуру. В высокой траве поют свою нескончаемую песнь цикады, от богатства ароматов захватывает дух, а по небу скатываются, как слезы по щекам, падающие звезды. Ты — привилегированная персона, к которой обращено все происходящее, ты с гордо поднятой головой принимаешь царские дары.
В нескольких милях от фермы, в резервации маасаи, переходят с пастбища на пастбище зебры; стада перемещаются по серой равнине, как светлые полосы. На покатых склонах пасутся буйволы. Молодежь с фермы бредет мимо, парами и по трое, отбрасывая на лужайку длинные узкие тени. У каждого своя цель, они сейчас не работают на меня, и я не имею к ним отношения. Они лишний раз подчеркивают это, слегка замедляя шаг при виде огонька моей сигареты и на ходу адресуя мне приветственные жесты.
— Джамбо, мсабу.
— Джамбо, Морани, куда направляешься?
— На манаятту к Категу. У Категу этой ночью большая нгома. До свидания, мсабу.
Более крупные компании несут на пляски собственные барабаны, которые слышно издалека, как настойчивый пульс в черном теле ночи. Внезапно в неподготовленное ухо врывается резкий звук, вернее, глубокая вибрация воздуха — рев охотящегося в отдалении льва. Там, где он охотится, совершаются важные события. Рев больше не повторяется, но мой горизонт благодаря ему уже расширился: я вижу мысленным взором скрытые от глаз дальние укромные уголки.
Стоя перед домом, я услышала неподалеку выстрел. Второго выстрела не последовало, и ночь опять замкнулась в своей обычной неподвижности. Через какое-то время снова загомонили цикады, словно выстрел заставил их умолкнуть и прислушаться.
