Владимир Арсеньев - Встречи в тайге
Не лучше обстояло дело и с бельем. Мы уже давно не раздевались. Белье пропотело и расползалось по швам. Обрывки его еще кое-где прикрывали тело; они сползали книзу и мешали движениям. Не раздеваясь, мы вытаскивали то один кусок, то другой через рваный карман, воротник или рукав.
Я никак не думал, что наш маршрут так затянется. Всему виной были глубокие снега и частые бураны.
С 7 по 18 декабря дни были особенно штормовые. Как раз в это время мы нашли охотничий летник, построенный из древесного корья на галечниковой отмели. Летник был старый, покинутый много лет тому назад. Кора на крыше его покоробилась и сквозила. Мы так обрадовались этим первым признакам человеческого жилья, как будто это была самая роскошная гостиница. Тут были люди! Правда, давно, но все же они сюда заходили. Быть может, и опять попадутся навстречу.
Мы привели летник, насколько это было возможно, в порядок: выгребли снег, занесенный ветром через дымовое отверстие в крыше, выгребли мусор и сырой травой заткнули дыры.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер поднимал тучи снега с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья, корье и клочки сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала, и казалось — вот-вот тоже поднимется на воздух. На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт к ближайшим корням и стволам деревьев.
Мы сожгли все топливо, и теперь надо было идти за дровами. Но едва только Рожков вышел из юрты, как сразу ознобил лицо. На посиневшей коже выступили белые пятна. Я стал усиленно оттирать ему лицо снегом.
Буря завывала, сотрясая юрту до основания. Внутри юрты было дымно и холодно.
Когда последнее полено было положено в огонь, стало ясно, что, несмотря на ветер и стужу, мы должны идти за топливом. Тогда, завернув головы одеялами, с топорами в руках, я и Ноздрин вышли из юрты.
Сильным порывом ветра меня чуть не опрокинуло на землю, но я удержался, ухватившись за глубоко воткнутую в гальку жердь, которой было прижато корье на крыше нашей «гостиницы». Кругом творилось что-то страшное. Ветер нес снег сплошной стеной. Сквозь снежную завесу я увидел Ноздрина. Он стоял спиной к ветру и старался спрятать лицо. Совсем наугад я пошел вправо и шагах в ста от юрты, на берегу высохшей протоки, наткнулся на плавник, нанесенный водою. Я стал его разбивать. Снежная завеса разорвалась, и совсем рядом с собой я увидел того же Ноздрина. Я тронул его рукою. Мы набрали дров сколько могли и понесли к биваку.
Спустя некоторое время вернулся в юрту и Рожков. Он ничего не нашел и сильно промерз. Я пожурил его за то, что он, больной, ушел, ничего не сказав мне. В такую пургу можно заблудиться совсем рядом с юртой и легко погибнуть.
Согревшись у огня, мы незадолго до сумерек еще раз сходили за дровами и в два приема принесли столько дров, что могли жечь их всю ночь до утра.
Так промаялись мы еще целые сутки, и только на третий день к вечеру ветер начал понемногу стихать. Тяжелые тучи еще закрывали небо, но порой сквозь них пробивались багровые лучи заката. В темных облаках, в ослепительной белизне свежевыпавшего снега и в багрово-золотистом сиянии вечерней зари чувствовалось приближение хорошей погоды.
С тех пор как мы начали сокращать себе ежедневную порцию продовольствия, силы наши стали падать. С уменьшением запасов юколы нарты делались легче, но тащить их становилось труднее и труднее.
Уже несколько раз мы делали инспекторский смотр нашему инвентарю, чтобы лишнее оставить в тайге, и каждый раз убеждались, что бросить ничего нельзя. Будь лето — мы давно бросили бы все и налегке как-нибудь добрались до людей, но глубокий снег и главным образом морозы принуждали нас тащить палатку, поперечную пилу, топоры и прочие бивачные принадлежности. Лишиться всего этого — значило немедленно обречь себя на верную смерть.
Было ясно, что, если в ближайшие дни мы не убьем какого-нибудь зверя или не найдем людей, мы погибли.
Но из-за глубоких снегов зверь не ходил — он стоял на месте и грыз кору деревьев, росших поблизости. Нигде не было видно следов. Из шести собак трех мы потеряли неизвестно где и как. Быть может, они убежали назад. Две погибли с голоду, и только одна плелась следом за нартами. Мне удалось убить молодую выдру, Ноздрин застрелил небольшую рысь. Мы съели их с величайшей жадностью, а затем началась голодовка. Измученные и обессиленные, мы едва передвигали ноги.
Переходы наши с каждым днем становились все короче и короче, мы стали чаще отдыхать, раньше становиться на бивак, позже вставать, и я начал опасаться, как бы мы не остановились совсем. Усталость накапливалась давно, и мы были в таком состоянии, что ночной сон уже не давал нам полного отдыха. Нужно было сделать дневку, но есть было нечего, и это принуждало нас, хоть и через силу, двигаться вперед. Встреча с людьми — только это одно могло спасти нас, только эта надежда еще поддерживала наши угасающие силы.
Однажды шедший впереди Ноздрин остановился и грузно опустился на край нарты. Мы оба как будто только этого и ждали. Рожков немедленно сбросил с плеч лямку и тоже сел на нарту, а я подошел к берегу и привалился к вмерзшему в лед большому древесному стволу, занесенному илом и песком.
Мы долго молчали. Я стоял и машинально чертил палкой на снегу узоры. Потом я поднял голову и безучастно посмотрел на реку. Мы только что вышли из-за поворота — перед нами был плес не менее полутора километров в длину. Солнце уже склонилось к верхушкам самых отдаленных деревьев и косыми лучами озарило долину Хунгари и все малые предметы на снегу, которые только при этом освещении могли быть видны по синеватым теням около них. Мне показалось, что через реку протянулась полоска. Словно веревочка, шла она наискось и скрывалась в кустарниках на другом берегу.
«Лыжня!»
Едва эта мысль мелькнула у меня в голове, как я сорвался с места и побежал к полоске, которая выступала все отчетливее. Действительно, это была лыжня. Один край ее был освещен солнцем, другой в тени, эту тень я и заметил.
— Люди, люди!.. — закричал я не своим голосом.
Рожков и Ноздрин бросили нарты и прибежали ко мне. Тем временем я успел все рассмотреть как следует. Лыжня была вчерашняя и успела хорошо занаститься. Видно было, что по ней шел человек маленького роста, маленькими шагами, на маленьких лыжах и с палкой в руке. Если это мальчик, то, значит, человечье жилье совсем близко.
Тотчас мы направились по следу в ту сторону, куда ушел этот человек. Я старался не упустить ни одной мелочи в следах и внимательно осматривал все у себя под ногами и по сторонам. В одном месте я увидел сделанные в одну линию четыре уже замерзшие проруби — это ловили рыбу подо льдом. Немного далее еще две лыжни, совсем свежие, пересекли нам дорогу. А вот здесь кто-то совсем недавно рубил дрова.
