Анатолий Дементьев - Десять тысяч шагов
Но наиболее заядлые охотники или те, кому не повезло в первые часы зари, оставались в укрытиях, надеясь еще на удачу. Выстрелы звучали все реже и наконец прекратились.
Вот в это время откуда-то с середины озера и поднялась стайка гусей. Крупные птицы неторопливо взмахивали сильными крыльями и негромко переговаривались. Успокоенные наступившей тишиной, они летели сравнительно невысоко, то вытягиваясь в неровную линию, то выстраиваясь углом.
Никому из опытных охотников и в голову не пришло стрелять по крепким на рану птицам, идущим, к тому же, на недосягаемой для обыкновенного ружья высоте. Но нашелся стрелок, что не удержался от соблазна.
Издалека заприметив гусей, он торопливо зарядил ружье патронами с крупной дробью и, когда стая пролетала почти над ним, сделал два выстрела. Гусей словно качнуло, они чуть разорвали свой строй, но тут же его сомкнули и быстрее заработали крыльями, продолжая полет в прежнем направлении.
Высокие тростники скрыли гусиную стаю, и охотник не увидел, как одна из птиц вдруг пошла на снижение. Часто и все более беспорядочно взмахивая крыльями, подранок с трудом дотянул до ближних тростников, в центре которых находился довольно большой плес. На него он и опустился, почти упал.
Это была молодая птица. Тревожно оглядываясь по сторонам, она отплыла к островку, какие часто образуются на плесах из старого тростника и разной травы. Гусь вышел на островок, волоча повисшее левое крыло. Серая окраска сливалась с сухим тростником, и разглядеть его теперь было не просто. Вытянув шею, гусь ухватил толстым клювом искалеченное крыло, кое-как уложил его.
Весь этот день подранок простоял на островке почти не двигаясь. С наступлением вечера на озере опять загремели выстрелы. А когда отгорела заря и на небе замерцали первые звезды, снова установилась тишина. Гусь подошел к темной воде, в которой дрожали отражения звезд, и поплыл, загребая широкими лапами. Левое крыло у него опять повисло. Он плавал долго, кружа по плесу, отыскивая скудный корм, а когда ночной мрак стал рассеиваться, вернулся на приютивший его островок.
Так прошло несколько дней. Все чаще небо закрывали низкие тучи. Сочился мелкий холодный дождь. Тростники желтели, метелки на них распушились. Ветер раскачивал тростниковые заросли, и они шумели монотонно и тоскливо. Кулики и другие мелкие птицы уже покинули озеро. Готовились к дальнему путешествию и утки. Они сбились в большие табуны, держались теперь на середине озера, подальше от тростников, и все реже попадали под выстрелы затаившихся охотников.
Молодой гусь оставался на своем островке. Здесь он проводил весь день и часть ночи, спускаясь на воду только для того, чтобы покормиться озерными растениями. Он похудел, сломанное крыло не срасталось. Его никто не тревожил. Охотники на этот плес не заглядывали — пробиться сквозь сплошные заросли тростников было трудно. Иногда проплывали ондатры, вылезали на свои хатки и хрустели там корневищами водяных растений.
В один из особенно холодных дней крупными хлопьями повалил мокрый снег. Он шел до ночи. К утру ударил первый настоящий мороз, хотя и не очень сильный, но по берегам озера и возле тростниковых зарослей появился тонкий матовый ледок. Когда поднялось солнце, снег и лед начали таять. А северный ветер нагонял все новые полчища мрачных клубившихся туч.
Гусь лежал на островке грудью к ветру. Он не двигался и казался издали просто серым бугорком. Но вдруг подранок встрепенулся, привстал и, изогнув длинную шею, повернул голову, глядя куда-то в мутную высь неба. Оттуда слабо доносился знакомый звук. В сильном возбуждении подранок заходил по островку, то и дело поглядывая на небо.
В разрывах тяжелых туч показалась вереница крупных птиц. Они летели походным строем, время от времени издавая негромкий гогот. Подранок отозвался на него протяжным жалобным криком. Потом побежал, оторвался от островка, пытаясь подняться в воздух. Но, чуть взлетев, не удержался на одном крыле и упал в холодную воду. Звук, похожий на плач, огласил плес. Птицы, услышав его, изменили направление и пролетели над плесом, не переставая гоготать. Молодой гусь снова попробовал подняться в воздух, но снова крылья не смогли удержать его. Он кружил на воде, в отчаянии бил по ней здоровым крылом, поднимая сверкающие брызги, и продолжал кричать. Стая, сделав полукруг, набрала высоту и скоро скрылась за облаками. Подранок выбрался на островок и застыл там — обессиленный, неподвижный, безучастный ко всему.
Ночью снова повалил снег, и солнце, встав поутру, уже не в силах было его растопить. Большую часть плеса затянуло блестящим льдом, лишь самая середина еще оставалась свободной и мелкая рябь волновала сине-зеленую воду. Поднялся ветер, взвихрил снежную пыль, и она засверкала в морозном воздухе тысячами крохотных огоньков.
С каждым днем ледяное поле крепло и медленно приближалось к островку, на котором нашел убежище молодой гусь. Он еще больше похудел, потому что добывать пищу становилось все труднее. Весь день птица неподвижно простаивала на островке или лежала, уткнув под крыло клюв, а мелкий колючий снег постепенно засыпал ее…
Как-то среди запорошенных снегом тростников появился рыжий зверь с острой мордой и длинным пушистым хвостом. Он пробежал вдоль стены тростников и остановился как раз напротив островка, зорко всматриваясь и двигая черным кончиком носа. Потом зверь лег на брюхо и осторожно пополз по льду. Почти у самой воды лиса чуть приподнялась, напружинила мускулистое тело, готовясь прыжком преодолеть оставшееся до островка расстояние. Но в этот момент тонкий еще лед начал ломаться. Зверь поспешно вернулся к тростникам.
Гусь встрепенулся, беспокойно задвигался, но спрятаться ему было негде. Лиса долго лежала в тростниках, положив голову с чутко поднятыми ушами на передние лапы, не сводя голодного взгляда с птицы. Наконец ей надоело выжидать, и она ушла.
К утру следующего дня лед продолжал наступать, но еще не затянул всю свободную воду. Лиса не показывалась, хотя, наверное, рыскала где-нибудь поблизости, уверенная, что гусь от нее все равно не уйдет.
А потом у плеса появился человек. Это был егерь охотничьего хозяйства. Щурясь от слепящей белизны, он не сразу разглядел на островке одинокую, полузанесенную снегом птицу.
— Вот те на! Гусь… — пробормотал он. — Эх ты, горемыка. И как еще не угодил в зубы лисе. Она все тут рыщет, все шныряет. Вон сколько наследила-то…
Егерь ушел, раздвигая сухой ломкий тростник. Но к вечеру появился снова. За собой он тянул узкую длинную лодку, из которой высовывалась легкая деревянная лестница. Толкая впереди себя лодку, егерь стал осторожно продвигать ее по льду к островку. Гусь видел его, но не делал попыток уйти. Он совсем обессилел, замерзал и покорно ждал неминуемого конца.
