Рудольф Сирге - Маленький, да удаленький
Но Фомка, разумеется, не мог так рассуждать. Тем не менее он очнулся с чувством протеста. Пришел в себя, как после долгого сна, и обнаружил, что лежит на соломенной подстилке посреди зеленого дворика возле маленького дома. Перед ним сидела на коленях девочка с голубыми глазами. Как Анни — показалось ему в первый миг. Потом он хотел вскочить и убежать — потому что девочка оказалась чужая и все вокруг было незнакомое. Но как только он попытался встать, то сразу беспомощно повалился на траву. Правая передняя лапа болела, и вся правая половина головы гудела. Он тихонько зарычал на незнакомую девочку.
— Песик, песик, маленький мой! — ласково приговаривала она. — Выпал из вагона, глупенький, и разбил себе голову… Ну мы тебя вылечим, не сердись на меня…
И девочка смазала больное место над глазом чем-то мягким. Теперь только Фомка заметил, что правым глазом он видит хуже, словно сквозь туман. Он потянулся, заглянул девочке в лицо. Ей можно довериться. Он снова попробовал встать, но почувствовал, что голова причиняет такую же боль, как и тело. Во рту так пересохло, что Фомка не мог даже визжать. Но тут девочка, смотри-ка, словно угадав его желание, поставила перед ним миску с молоком.
— На, лакай, маленький, пей!
Фомка, еще раз недоверчиво оглядевшись по сторонам, стал лакать. Потом положил голову на лапы и тупо уставился прямо перед собой. Где же Хенн? Где дом? Беспокойство и горе охватили его.
Но на безмолвные собачьи вопросы девочка ответить не могла. Она лишь нежно поглаживала его бугристую голову и говорила что-то успокаивающим, нежным голоском. И то хорошо. Настолько хорошо, что Фомка в благодарность лизнул ей руку.
Так они стали друзьями. Собака и девочка. Днями напролет пес лежал на соломе под навесом, сделанным из досок. Каждый день девочка приходила навещать его по несколько раз. Приносила ему еду и питье, лечила и смазывала раны, как настоящая сиделка. Порой приводила с собой даже маму — большую женщину в форменной одежде, — чтобы показать ей Фомку. И говорила ей, какая это славная и добрая собачка, которую они нашли раненую под насыпью. Говорила, что теперь у нее будет товарищ по играм, гладила и ласкала Фомку, а тот не мог иначе выразить свою признательность, как вилять хвостом и лизать ей руки. Женщину он слегка побаивался. И вздыхал исподтишка — ему все равно вспоминались Хенн и все остальные.
— Интересно, откуда этот пассажир родом? Где его дом? — задумчиво рассуждала женщина, стоя возле Фомкиной лежанки.
— Мама, оставим его себе. И будет у него здесь дом, — сказала девочка.
— Если он, конечно, останется, то я не возражаю, — согласилась мать, направляясь к железной дороге с разноцветными флажками в руках.
Зато Фомка отнюдь не чувствовал себя здесь как дома. Тут частенько проносились длинные грохочущие поезда. Как только проходил очередной состав, Фомке хотелось с лаем броситься ему навстречу — вдруг в нем едет Хенн? Едет и не знает, что Фомка находится у чужих людей. Заметив, что собака начинает тосковать, девочка снова приходила к Фомке и разговаривала с ним долго, по-детски успокаивала. Фомка смирялся. Но покой наступал ненадолго. Следующий поезд снова приводил Фомку в возбуждение. И он принимался жалобно выть.
Спустя некоторое время Фомка, прихрамывая, стал передвигаться по двору. Держа лапу на весу, он ковылял вдоль стены на солнечную сторону. Грелся подолгу на солнышке и зализывал языком свои раны. Плохо, что он не мог дотянуться языком до раны над глазом. А мухи лезли туда особенно назойливо. Он ловил их, щелкая зубами, как когда-то обедала старая лягушка, которую он видел еще будучи щенком. Двигал челюстями и улыбался, понимая, что таким способом их много не наловишь.
Фомка был славный молодой пес. У таких раны заживают быстро. Однажды утром он проснулся оттого, что очень зачесалась бровь. Когда он потрогал больное место лапой, оказалось, что там образовалась шершавая корочка и открытой раны больше нет. Фомка тут же заметил, что обоими глазами видит одинаково. Он пробежался по двору, впервые с неподдельным собачьим интересом обнюхивая каждый уголок. Перво-наперво он выяснил, что ворота заперты. Значит, из двора не выбраться. Но эта короткая пробежка вызвала у него поистине собачий восторг: нечего больше валяться на соломе, можно и побегать.
Девочка, обнаружив Фомку у забора на солнцепеке, очень обрадовалась, что собака поправилась.
Она скороговоркой выпалила маме:
— Скоро, скоро он будет совсем здоров! Как хорошо!
Фомка, соглашаясь, вилял хвостом.
— Хорошо-то хорошо. Выздоровеет да убежит и даже спасибо тебе не скажет! — пошутила мать.
На лицо у девочки набежала тень. Она погладила собаку и твердо сказала:
— Не убежит. Он ведь мне друг, мама.
Фомка был, конечно же, друг. И не хотел отвечать ей неблагодарностью. Все это верно. Однако это не мешало ему чаще и чаще вспоминать дом Хенна, Мику, Манни и даже злую Лизку. Дома было так просторно, чисто, вообще, здорово. Здесь, правда, к нему тоже были добры, но ничто не радовало Фомку. Частокол, окружавший двор, вызывал в нем досаду. «Неужели отсюда не выбраться?» — спрашивал он сам себя, бродя ночами по двору. И снова горестно выл.
— Дом вспоминает, — рассудительно говорила высокая женщина, уходя к железной дороге. Она не ругала Фомку, потому что самой ей когда-то пришлось больной и немощной жить вдали от родного дома. Она понимала собачье горе.
А Фомкино горе становилось тем нестерпимее, чем быстрее он поправлялся. Он уже приходил за девочкой в комнату, барахтался с ней на траве, валялся и приводил себя в порядок. Он даже раз полаял на чужаков, словно был тут дворовой собакой, но в глазах у него застыла тоска. Дома остались ребята, животные, дома все было по-другому. Тут же не было ничего, кроме железной дороги да противного поезда. Может, здесь и лисьих нор нет? Но самое главное нет Хенна! Фомка не вытерпит без Хенна! Надо разыскать его! Фомка тянул носом воздух и тщательно принюхивался, как обычно делают собаки в чужом месте. Но напрасно в ноздри врывался ветер, не принося с собой запаха родного дома. Фомка чуял только постылый мазутный дух, запах чего-то незнакомого и чужого.
От этих запахов Фомка укрывался в соломе, укладывал голову на лапы и тоскливо смотрел в пустоту. Он, привыкший к раздолью, к просторным лугам, не годился для жизни взаперти. Да он и не хотел жить в неволе. Пусть эта девочка ласковая и добрая, но дом милее… Дома было так много интересного. А здесь валяешься да дремлешь. Чужда была ему такая жизнь.
Однажды ночью хозяйка маленького домика пошла к железной дороге и оставила калитку приоткрытой. Фомка, как стрела, припустился следом. Как раз приближался, громыхая на стыках, поезд, и Фомка юркнул в придорожные кусты.
