Пол Остер - Тимбукту
Процедура оказалась мучительно долгой — совсем не такой, как ты, наверное, ожидаешь. Предложения были типа: «Олли — хорошая собачка», но вместо того чтобы произносить слова или даже диктовать их по буквам, ученая дама медленно выговаривала каждый звук по отдельности с таким странным акцентом и интонацией, что со стороны казалось, будто глухонемая учится говорить. «Оооо, — начинала она, — оооо», и собака, нажав букву «о», получала вознаграждение в виде печенья, ласкового словечка и почесывания между ушами. Затем столь же тщательно и медленно диктовался следующий звук: «л-л-л-л-л», и когда собака опознавала его, она снова получала печенье и ласку, и так, буква за буквой, вплоть до самого конца предложения.
Мой друг рассказал мне эту историю двадцать пять лет тому назад, и я до сих пор не понимаю ее смысла. Но одно знаю точно: я — полная бестолочь. Я потратил отпущенное нам время на удовольствия и прихоти, годами блудил и безумствовал, предавался пустым мечтаниям и безудержному буйству. И все вместо того, чтобы образумиться и заняться вашим обучением, сэр, выучить вас хотя бы грамоте, короче говоря, тому, что может пригодиться в жизни. Я виноват. Кругом виноват. Не знаю, что собой представляла эта Олли, но уверен: ты бы намного ее превзошел, Мистер Зельц. У тебя есть мозги, сила воли, усидчивость. Но я не думал, что тебе это будет интересно, и поэтому не спешил. Лень — вот в чем все дело. Праздноумие. Я должен был попытаться, а не отказываться заранее. Только упрямые добиваются великих результатов. А что я делал? Таскал тебя в магазин курьезов дядюшки Эла на Кони-Айленд. Брал тебя в подземку, прикидываясь слепым. Шел, постукивая белой палочкой по ступенькам лестницы, а ты бежал рядом со мной в шлейке — собака-поводырь, ничем не хуже всех этих овчарок и лабрадоров, которые обучаются своему ремеслу в особой школе. Спасибо тебе за это, амиго. Спасибо тебе за то, что ты, благородная душа, всегда мне подыгрывал, всегда потакал всем моим капризам и импровизациям. А я о тебе не позаботился. Я не дал тебе шанса достичь высот. А это возможно, поверь мне. Мне просто недостало отваги. Но несомненно, друг мой, что собаки умеют читать. Иначе зачем на дверях почты вешают таблички: «Вход собакам запрещен, за исключением собак-поводырей»? Ты понимаешь ход моих рассуждений? Человек с собакой-поводырем слеп, а значит — не может прочесть табличку. А если он не может, то кто может? Вот чему они учат собак в этих школах, но держат язык за зубами. Все хранится в тайне, и это одна из трех или четырех самых важных государственных тайн в Америке. И не случайно. Если слух распространится, только подумай о том, что может произойти. Собаки не глупее человека? Кощунственное утверждение. Начнутся уличные бунты, толпа подожжет Белый дом, воцарится анархия. Не пройдет и трех месяцев, как собаки потребуют независимости. Изберут делегацию, начнутся переговоры, и в конце концов придется отдать собакам Небраску, Южную Дакоту и половину Канзаса. Люди будут выселены, собаки займут их места, и страна разделится на две — на Соединенные Штаты Америки и Независимую Республику Собак. Боже святый, как бы я хотел дожить до этого часа! Я перееду в собачью страну и буду прислуживать тебе, Мистер Зельц. Я буду приносить тебе тапочки и разжигать трубку. Я пропихну тебя в премьер-министры. Все, что изволите, босс, я не подведу.
На этой фразе Вилли внезапно оборвал свою речь, поскольку его отвлек какой-то звук. Повернув голову, Вилли понял, что это за звук, и испустил тихий стон. По улице, направляясь к нему, неторопливо ехал полицейский автомобиль. Мистер Зельц и не глядя догадался, в чем тут дело, но на всякий случай все-таки тоже посмотрел. Машина притормозила у края тротуара и из нее, на ходу поправляя ремни и кобуры, выбрались два полицейских: один белый, а другой — черный. Те самые, что ему приснились. Тут Мистер Зельц взглянул на Вилли, а тот — на Мистера Зельца, и когда наконец полицейский нарушил молчание словами: «Здесь нельзя сидеть, приятель. Ты встаешь или как?» — Вилли посмотрел другу прямо в глаза и скомандовал: «Рви когти, Зельцик! Не дай им поймать себя!» И тогда Мистер Зельц облизнул лицо хозяина, дал Вилли потрепать свою мохнатую голову в последний раз, а затем бросился по улице во всю прыть.
3
На этот раз он не стал останавливаться на углу и ждать, пока появится «скорая». Зачем? Он знал, что она подъедет, и знал все, что затем случится с хозяином. Сестры и врачи будут делать все, что им положено, миссис Свенсон будет держать руку Вилли и говорить с ним ночь напролет, а на следующее утро, вскоре после того, как займется заря, Вилли уже будет на пути к Тимбукту.
Поэтому Мистер Зельц бежал и бежал, даже не задаваясь вопросом, насколько вещим был увиденный им сон, и к тому времени, когда он завернул за угол и вступил в новый квартал, до него дошло, что конца света так и не наступило. Он почти огорчился по этому поводу. Хозяин покинул его, но земля при этом не расступилась и не поглотила Мистера Зельца. Город не исчез с лица земли, небо не вспыхнуло огнем. Все оставалось на своих местах и не собиралось их менять. Дома стояли вокруг и ветер дул как дул, несмотря на близившуюся смерть Вилли. Впрочем, сон именно это и утверждал, а раз это был даже и не сон, а видение будущего, сомневаться не приходилось. Судьба Вилли была предрешена. Семеня по тротуару и прислушиваясь к звуку «скорой», которая приближалась к только что покинутому им месту, Мистер Зельц понимал, что события и дальше будут разворачиваться в строгом соответствии с его видением. Все, что произойдет с Вилли в дальнейшем, его больше не касалось. Он никак не мог повлиять на события и, нравилось ему это или нет, должен был куда-то идти, хотя идти ему было некуда.
Он подумал о том, что, хотя последние часы хозяина оказались заполнены мешаниной из невнятных мыслей и воспоминаний, в одном Вилли был, несомненно, прав: если бы Мистер Зельц умел читать, он не оказался бы в таком затруднительном положении, как сейчас. Знай он грамоту хоть самую чуточку, он смог бы по уличным указателям добраться до Калвертстрит, 316, а прибежав туда, он сел бы на крыльцо и ждал, пока не появится миссис Свенсон. Она была единственной, кого он знал в Балтиморе. Проведя с ней вместе во сне все это время, он пришел к убеждению, что она будет рада впустить его в дом и взять на себя заботу о нем. Стоило только посмотреть на нее и послушать, как она говорит, чтобы убедиться в этом. Но как найти дом по адресу, не умея читать? Если Вилли был так убежден в важности грамоты, почему он не позаботился об образовании Мистера Зельца? Вместо того чтобы скорбеть и рассуждать о его невежестве, лучше бы перестал ныть и хоть напоследок преподал ему на скорую руку несколько уроков. Мистер Зельц с превеликой охотой выслушал бы его; может, у него ничего бы и не вышло, но как знать заранее, если не попытаться? Пес свернул на другую улицу и остановился попить из лужи, образовавшейся после прошедшего ливня. Как только язык его коснулся серой поверхности воды, в голову ему пришла новая мысль и, осознав ее, он чуть не завыл от огорчения. При чем тут грамотность, при чем тут рассуждения о собачьем интеллекте? Всю проблему можно было решить легко и элегантно, стоило повесить на шею табличку: «Меня зовут Мистер Зельц. Пожалуйста, доставьте меня в дом Би Свенсон по адресу: Калверт-стрит, 316». На обороте таблички Вилли мог написать записку для миссис Свенсон, в которой объяснялось бы, что с ним случилось и почему собака нуждается в новом доме. Как только Мистер Зельц очутился бы на улице, какой-нибудь добросердечный прохожий с большой вероятностью прочел бы эту табличку, выполнил просьбу, и уже через пару часов Мистер Зельц лежал бы, мирно свернувшись калачиком, на коврике в гостиной новых хозяев. Закончив с питьем и затрусив прочь от лужи, Мистер Зельц задумался о том, почему подобная мысль пришла в голову ему, простой дворняге, и ни разу не возникла у Вилли, который с такой легкостью совершал головокружительные кульбиты и пируэты в области мышления. Да потому что Вилли был начисто лишен практичности, потому что в голове у него была путаница и потому что, смертельно больной, он уже с трудом соображал что к чему. По крайней мере, он поговорил об этом с миссис Свенсон — или попытался поговорить, — когда та приехала в больницу. «Прочешите город и найдите его, — хотел он сказать, а потом описать, как выглядит Мистер Зельц, и, наконец, взяв миссис Свенсон за руку, умолять, чтобы та сделала все возможное. — Собаке нужен дом. Если вы не найдете его, то ему конец». Но Вилли умрет только завтра, и до того, как миссис Свенсон покинет больницу и вернется домой, Мистеру Зельцу придется провести на улице весь день, всю ночь и часть следующего дня. Кроме того, она, вероятно, начнет поиски только на другой день, а этот Балтимор — большой город, в котором десять тысяч улиц и переулков, и кто знает, что с ним будет тогда? Для того чтобы найти друг друга, им потребуется немалое везение, да что там — чудо. А Мистер Зельц, который больше не верил в чудеса, уже не допускал такой возможности. Разумеется, кругом полно луж и можно смочить пересохшее горло, но с едой дела обстояли гораздо хуже. Во рту у него уже дня два не было и маковой росинки и брюхо изрядно подвело. Поэтому потребности тела возобладали над разумом, и, вместо того чтобы продолжать жалостливо скулить над упущенными возможностями, он яростно принялся за поиски харчей. Было позднее утро, а возможно, уже и ранний день, и люди, очнувшиеся от воскресного ступора, начинали постепенно вставать с постелей и выползать на кухни, чтобы приготовить себе завтрак. Почти из каждого дома, мимо которого трусил Мистер Зельц, доносились ароматы жарящегося бекона, шкворчащих яиц и подрумянивающегося в тостерах хлеба. «Как это подло, — подумал он, — как жестоко!» Он едва держался на ногах от скорби и истощения, но, поборов искушение начать скрестись в двери, поплелся дальше. Уроки Вилли не прошли даром. Бродячих собак никто не любит, и если Мистер Зельц начнет досаждать злому человеку, тот моментально отправит его в собачью кутузку, откуда живым еще никто не возвращался.
