Олег Трушин - Хорюшка
«Заячья весна» наступает с «весной света», когда заголубеют снега и высоко поднимется небо, подолгу держа на себе солнце; когда по утрам станет крепок наст и барабанная дробь разбуженного весной дятла громким эхом разольётся по округе, а в березняках будет слышно неуёмное стрекотание сорок и притянет взор пара воронов, выписывающих в воздухе лихие пируэты… Начало весны! Отправьтесь ранним утречком в лес, куда-нибудь на вырубку или уютный уголок поля, и вы непременно увидите зайца. В другое время г©да такая встреча может и не произойти, а вот весной — пожалуйста.
Особенно интересно наблюдать за весенними зайцами лунными ночами, что случаются в марте: ещё снег лежит да с настом — добавляет видимости. Засядешь где-нибудь на заранее приготовленном лабазе, пристроенном на дереве с краю лесного лужка и чего только не увидишь. Тут тебе заячья кутерьма во всей красе: вот один выбежал из осинника и сразу принялся молодые побеги обкусывать, а вот и другой показался и быстренько к первому, и побежали косые в заячьи салки играть — только задними лапами взбрыкивают.
И ещё это время примечательно тем, что родится в марте-апреле у зайчих первое в наступившем году потомство. И это большое событие! Ещё зима не отпустила, снега в лесу полным-полно, крепки по ночам заморозки, а у зайчих уже зайчата. Будут ещё и зеленятники — что появятся с первой зеленью, и листопадники — что родятся в пору осеннего листопада. Но эти первые — самые дорогие. Тяжело зайчатам-настовичкам в эту пору — одна радость: жирное материнское молоко от холодов спасает. Но всё равно не все из народившихся зайчат до настоящей, тёплой весны доживают, много их гибнет от холода и лесных врагов.
Как-то мой знакомый лесник рассказал мне забавный случай. Вышел он однажды во двор и видит: у мусорки возле сторожки зайчиха крутится. Увидела человека — и в лес. Ну и ладно! Заяц у сторожки — дело обычное — весь снег вокруг в заячьих маликах. Потом вновь как-то заметил зайчиху у мусорной кучи. — Отчего заяц в самую середину мусорной ямы лезет? Дай-ка, думает, посмотрю. Неспроста всё это! Подошёл к мусорке, а на ней старые, разбитые валенки. Взял лесник один валенок за голенище, а внутри него что-то как зашевелится. Глянул, а там зайчонок меньше кулака затаился — видать, недавно народившийся. Ишь как укрыться решил! Тепло, хорошо, и людской дух худого зверя отпугивает! А зайчиха найдёт — без сытного молока не оставит. Вот как в природе бывает! А слышали ли вы «песни» загулявшего по весне зайца? Нет?!
Прямо скажу — много потеряли. Чем-то заячья песня похожа на плач новорождённого ребёнка, многих не искушённых в лесных делах приведёт в замешательство — вокруг лес, а тут резкий, пронзительный крик. Но не пугайтесь — зайцы сами вас боятся. Продето считайте, что вам повезло — побывали на заячьей «свадьбе».
День в зимнем лесу
Однажды мой хороший знакомый как-то заметил, что не любит бывать зимой в лесу:
— Что там интересного? Всё кругом белым-бело. Хорошо, если ещё денёк морозный, солнечный. Ну а если пасмурный, мрачный — серое небо, того и гляди, накроет тебя. Не выберешься. В лесу тишина. Не то, что весной, когда всё кругом поёт, теплу радуется.
Выслушал я его и не согласился:
— Как же так?! Без зимы и года нет. Год с зимой приходит.
…Пройдешь по глубокому снегу километр-другой, и дух вон. Прокладка лыжни — дело трудоёмкое. А уж потом, как проложил, так чудесно по ней всю зиму ходить, с каждым шагом листая «белую книгу». Там лисья цепочка следов протянулась по самому краю лесной полянки. Задержалась рыжая плутовка на заячьих шажках, покружила и ушла под покров раскидистого ельника выискивать себе добычу. А тут пролез по глубокому снегу кабан, оставив за собой след-колею. Тяжело вепрю в многоснежье.
А вот лосиный переход преграждает лыжный маршрут. Прошёл немного стороной сохатый и вскоре свернул прямо на лыжню, изломав её на метр-другой. Перестук дятла в своей кузне на высокой сосновой сушине, крики воронов, кружащих совсем низко над лесной вырубкой, дополняют впечатления зимнего дня. И вдруг взрыв снежной метели прямо перед лыжами — это пара рябчиков, с хлопаньем крыльев спланировав в ельник, скрывается под его покровом. А уж если повезёт, можно увидеть и глухаря — шумно сорвётся он с одной из сосен, возвышающихся у дороги, заставит вздрогнуть от неожиданной встречи.
Стайка птичьей мелюзги закопошилась в пушистой кроне молоденькой ёлочки. Это синичья братия: малые да хохлатые синицы по лесу день-деньской кочуют, сообща себе пропитание добывают. И ночуют бок о бок. Пристроятся в каком-нибудь брошенном дупле, набьются в него — вместе-то теплее. А как только рассвет тронет ночную мглу, так сразу гурьбой на кормёжку отправятся. На холоде голод в два раза крепче, сильнее и опаснее.
Вдруг с самой макушки огромной ели падают шишки. Одна, вторая, третья. Кто же это так ловко орудует? Но из-под самого ствола не видно. А как отойдёшь подальше, так сразу и определишь. Это любители шишечных семян клесты-еловики. Для них на каждой ели столовая. Вон какие гирлянды из шишек по мохнатым лапам развешаны — за раз не управишься. А клесты и не спешат. Зависнут на ветке, отделят крепким, словно кусачки, клювом смолистую шишку и теребят её до основания, пока все питательные семечки не вытряхнут. А как выпотрошат, то и бросят пустую шишку на снег за ненадобностью. Но случается, что не рассчитают сил, откусят шишку, а она тяжелей их собственного веса окажется. Не удержит клёст её и обронит на снег. Порой под хорошей «столовой» елью весь снег бывает усеян шишками.
А вот тут белка поработала. Нашла на снегу полную семян, ядрёную шишку, забралась с ней на ствол поваленной ветром огромной ели и расправилась с ней по-своему, по-беличьи, до голого остова да кучки чешуек. Поэтому ту шишку, что на зуб белке попала, легко отличить от всех других, которыми лакомились клесты или дятлы. После беличьего обеда она вовсе и не походит на шишку. Не прочь белка и сосновой шишкой угоститься, да только если есть еловая, то ни за что её не променяет.
Но белочка уж не такой вегетарианец. Не одни шишки любит. Может полакомиться и зазевавшейся синичкой. Мне не единожды удавалось встречать в лесу следы таких беличьих пиршеств. Сначала я долго не мог в толк взять, неужто это белкины проделки? Но потом всё-таки уяснил для себя окончательно — белка орудовала и никто другой.
Направляюсь к лесной речке, уверенно пробираясь по заснеженному ольшанику, заваленному буреломом. Старательно обхожу встретившиеся на пути раскидистые черёмухово-калиновые заросли и спускаюсь в ложбину. Речки ещё не видно, но уже хорошо слышен шум водных перекатов бобровой плотины. Вскоре и сама речка открывается перед взором — заснеженная, таинственная, манящая. Чуть в стороне от плотины бобровые выползы. Выходы хорошие, плотные, превратившиеся в ледяную горку. По ним бобры выходят в прибрежный лес за свежей древесиной или просто прогуляться. Хотя и заготовки у них есть, но свеженькой древесинки, ой как хочется! Посмотришь вокруг, и обязательно взгляд наткнётся на конусовидный пенёк-сруб, оставшийся от молоденькой берёзки или осинки. Бобровая работа! Днём бобра увидеть — дело сложное, а вот к вечеру ближе, когда сумерки едва начинают ложиться на лес, вполне возможно. Днём можно видеть только то, что бобры за ночь натворили.
