Джеймс Кервуд - Бродяги Севера
Гигантская сова запустила когти ей в брюхо и принялась терзать ее внутренности яростно и упрямо. И Махигун почувствовала, что эта цепкая хватка несет ей смерть. Она бросилась на спину и принялась кататься по земле, рыча и лязгая зубами в попытке избавиться от кривых кинжалов, которые все глубже впивались в ее живот. Но Миспун не разжимал когтей. Она подминала его под себя, а он хлопал могучими крыльями и только крепче сжимал когти, не расслабив их даже в миг своей гибели. Рядом на земле умирала его подруга. Из ее ран хлестала кровь, но и совсем обессилев, она все еще пыталась помочь Миспуну. А он умер как герой, так и не выпустив волчицы.
Махигун с трудом дотащилась до кустов. Там ей в конце концов удалось сбросить с себя мертвое тело большой совы. Но в ее животе зияли глубокие раны. Из них струилась кровь, и волчица ушла в чащу, оставляя за собой алый след. Через четверть мили она легла на землю под карликовой елью и несколько минут спустя вздохнула в последний раз.
Нееве и Мики, особенно последнему, эта жестокая битва многое рассказала о мире, в котором они жили теперь, постепенно понимая его все яснее и яснее. Они обогатили сокровищницу своего опыта, дополнявшего древние инстинкты и наследственные свойства. Они умели охотиться, чтобы добыть себе еду: Неева ловил своих жуков, лягушек и шмелей, Мики поймал кролика. Им уже пришлось драться, спасая свою жизнь. Смерть не раз подстерегала их. Но разыгравшаяся на их глазах схватка и ее мрачное завершение показали им жизнь с новой, еще неведомой им стороны.
Прошло много минут, прежде чем Мики подошел к Невиш и обнюхал мертвую сову. Теперь у него не возникло желания трепать и рвать ее перья с детской свирепостью и торжеством. Гибель большой птицы принесла ему новые знания и научила новым хитростям и повадкам. Судьба Миспуна и его подруги показала Мики, как важно всегда быть осторожным и уметь бесшумно двигаться. Ведь он уже понял, что в этом мире есть много существ, которые его не боятся и не побегут от него. Он утратил свое высокомерно-презрительное отношение к крылатым созданиям, он постиг, что земля вовсе не была создана ради него и для него, и чтобы уцелеть, он должен будет драться, как дрались совы и Махигун. Недаром предки Мики были закаленными бойцами, а его генеалогическое древо восходило к волкам.
Неева извлек из случившегося совсем иной урок. Но сородичи были миролюбивы, и если дрались, то только между собой. Они, как правило, не охотились на других лесных зверей, и ни один лесной зверь не охотился на них. Объяснялось это естественным положением вещей: просто в обширных владениях взрослого черного медведя не нашлось бы зверя другой породы, способного победить его в открытом бою — это не по силам даже волчьей стае. Поэтому из гибели Махигун и двух сов Неева не почерпнул никаких полезных сведений о том, как следует вести драку. Но зато он еще яснее понял пользу осторожности. Главным же для него было то, что ни Махигун, ни совы больше уже не могли покушаться на тушу. Его ужин остался цел.
Медвежонок продолжал прятаться, пока Мики обследовал поле боя, и его круглые глазки зорко смотрели по сторонам, не появится ли еще какой-нибудь враг. А Мики от тела Невиш перешел к Ахтику, а потом принялся обнюхивать след Махигун, который привел его к кустам. Там он увидел Миспуна. В кусты он углубляться не стал, а вернулся к Нееве, который к этому времени решил, что уже можно, ничего не опасаясь, выйти из-за спасительного камня.
До вечера Мики раз пятьдесят бросался защищать их мясо. Больше всего забот причиняли ему большеглазые, крикливые кукши. Канадские сойки почти не уступали им в назойливости. Дважды к туше подкрадывался маленький серый горностай, с глазками, как два крохотных рубина. Мики кидался на него с такой яростью, что третий раз он вернуться не рискнул. К полудню тушу высмотрели или почуяли вороны и принялись кружиться над ней, ожидая, что Мики и Неева куда-нибудь уйдут. Обманувшись в своих надеждах, они расселись на вершинах ближайших деревьев и начали хрипло и возмущенно каркать.
Наступили сумерки, но волки к туше не вернулись. Дичи было много, и стая, хозяйничавшая в здешних местах, охотилась в эту ночь дальше к западу. Раза два до Мики и Неевы издали доносился ее охотничий клич.
И всю звездную, светлую ночь щенок и медвежонок сторожили, прислушивались, иногда ненадолго засыпали. Едва забрезжил серый рассвет, они вновь принялись за еду.
Если бы эту историю рассказывал старый Макоки из племени кри, он в этом месте снова не преминул бы указать, что Мики и Неева находились под особым покровительством Иску Вапу. Ибо день сменялся ночью, а ночь сменялась днем, и Мики с Неевой удивительно окрепли и даже словно выросли благодаря тому, что постоянно наедались до отвала. На четвертый день Неева стал таким толстым и гладким, что казался в полтора раза больше того медвежонка, который свалился с носа челнока в порожистую реку. Мики утратил свою костлявость. Его ребра уже нельзя было, как прежде, пересчитать с расстояния в два шага. Грудь у него стала шире, лапы больше не казались неуклюжими. Челюсти его окрепли, потому что постоянно грызли кости карибу. И по мере того как росли его силы, все слабее становилась щенячья любовь к играм и настойчивей беспокойное стремление начать самостоятельную охоту. На четвертую ночь он снова услышал отрывистый охотничий клич волков и почувствовал неизъяснимое томительное волнение.
Для Неевы быть толстым, быть веселым и быть довольным означало одно и то же. Пока можно было кормиться у туши, его вовсе не тянуло уходить с уступа. Два-три раза в день он спускался к ручью напиться, и каждое утро и каждый день — особенно ближе к закату — он несколько раз скатывался со склона. Вдобавок ко всему этому он завел привычку спать после полудня в развилке молодого деревца.
Мики не видел в кувырканий вниз с обрыва ни смысла, ни удовольствия, лазать на деревья он тоже не умел, а потому начал все больше времени тратить на обследование подножия гряды. Он предпочел бы, чтобы Неева ходил вместе с ним. Каждый раз, перед тем как отправиться в такую экспедицию, он долго пытался заставить Нееву слезть с дерева или пускал в ход отчаянные усилия, чтобы увести его с собой, когда медвежонок по уже протоптанной тропке отправлялся к ручью или возвращался обратно. Тем не менее одного этого упрямства Неевы было бы недостаточно, чтобы их поссорить. Мики был слишком привязан к медвежонку, чтобы сердиться на него из-за таких пустяков. А если бы дело дошло до решительной проверки и Неева всерьез поверил бы, что Мики сейчас уйдет и не вернется, он, конечно, отправился бы вместе с ним.
Первое настоящее отчуждение между ними возникло не из-за ссоры, а из-за разногласия, коренившегося в самой их природе. Мики принадлежал к племени, которое предпочитает есть мясо свежим, Неева же особенно любил «хорошо выдержанное» мясо. А начиная с четвертого дня остатки туши Ахтика стали уже весьма «выдержанными». На пятый день Мики ел это мясо лишь с большим трудом, преодолевая отвращение, а на шестой просто не мог взять его в рот. Нееве же оно с каждым днем казалось все вкуснее и душистее. На шестой день, упоенный любимым ароматом, он от восторга повалялся на остатках туши. И в эту ночь Мики впервые не пожелал спать, прижавшись к нему.
