М. Эльберд - Воспоминания охотничьей собаки
Люди ходили хмурые, с красными от недосыпания глазами. Собаки стали нервными, беспокойными.
Как-то рано утром старший чабан оседлал коня и уехал, а на другой день к вечеру вернулся с двумя незнакомыми людьми и одной незнакомой собакой. Они приехали из города на машине, которая не добралась до коша, а осталась на нижней ферме.
Обитатели коша немного оживились, хотя и было им слегка досадно, что сами не сумели управиться с медведем. Вот только старый неразговорчивый Аю[1] недовольно ворчал и скалил желтые клыки на городского пса. Аю испытывал чувство стыда и ревности: ведь пришлось прибегнуть к помощи сомнительного чужака, который ходит тут теперь, презрительно воротя нос от овчарок и не отвечая на знаки внимания с их стороны. Впрочем, ледок отчуждения скоро растаял, и необычный гость познакомился со здешними собаками поближе. А скрыть горячего интереса к приезжему не смог даже суровый Аю, чье имя прекрасно подходило к его внешности. Правда, в создавшейся обстановке громадный лохматый горец не хотел бы, чтоб кто-нибудь из людей спросил его:
— Ну, Медведь, где же медведь?
Гость был вдвое меньше, чем Аю, и намного меньше, чем любая другая из известных моей мамаше взрослых собак. В отличие от желтовато-серой, как правило, длинной и спутанной шерсти овчарок мех чужака от спины и до середины боков был черный, ниже светлели красивые подпалины, а на заостренной морде и на лапах — чудный светло-коричневый оттенок. Вся шуба его — гладкая, будто причесанная, так и лоснилась, приятно поблескивая на солнышке каждым своим волоском. Уши стояли торчком, хвост завивался тугим колечком. На шее чужак носил узенький кожаный ремешок с блестящими серебряными бляшками. Такой роскоши у чабанских собак отродясь не бывало. Когда же гость назвал свое имя, состоящее из двух слов — Гран При, — и объяснил его значение, овчарки уж совсем почувствовали себя лопоухой деревенщиной. Особенно неловко было моей матери с ее странным именем Лёня, полученным по ошибке в первую неделю ее жизни. Раньше она ничего не имела против этого имени. Оно ей даже нравилось, а теперь… Теперь Лёня вместе со своими товарищами сидела перед Гран При и, в изумлении склонив голову набок, слушала его хвастливые россказни. А он говорил о загадочном и удивительном городе, где людей и собак в два, в четыре, в три, во много раз больше, чем овец в самой многочисленной отаре, но при этом нет ни одного барана. (Ну, насчет отсутствия баранов потрясенные слушатели сильно усомнились). Он говорил, что живет в одном доме с хозяевами и ест самую отборную вкуснятину.
— Я думаю, — небрежно проворчал он, — вы согласитесь со мной, что вареная говяжья печенка, индюшиные косточки и суп с фрикадельками — получше, чем кусок сырого кабаньего мяса?
Тут наши заскорузлые трудяги были сражены наповал. О подобных деликатесах они и слыхом не слыхивали. Никто не ответил на вопрос щеголеватого горожанина. Обалделые овчарки лишь застенчиво почесывали заушины или с преувеличенной деловитостью выкусывали блох из лохматой шерсти. А Гран При продолжал трепаться о том, как его водят гулять, как возят в гости к другим собакам — лайкам, как его купают в специально подогретой воде, которой наполнена… эта, как ее? — ванна какая-то… Часто в своей речи он употреблял совершенно непонятные словечки, причем встречались дьявольски трудные и длинные. Одно из них моя мать вызубрила наизусть и впоследствии любила употреблять, не очень-то заботясь, к месту оно будет сказано или нет: все равно ни она, ни другие собаки не знали смысла этого загадочного звукосочетания: «Псевдоинформация». Конечно, управляться с таким словечком нелегко. Если берешь его в зубы за загривок, то хвост волочится по земле и путается между ногами.
Особую зависть вызвали две-три охотничьи истории, в которых Гран При выступал как гроза диких кабанов и медведей. А когда выяснилось, что благородная лайка вообще ничем не занимается, кроме охоты, бедняги-овчарки так и сели, и дружный тоскливый стон вырвался из их честных натруженных глоток…
На рассвете начали облаву. Два охотника и два чабана (один со своим старым ружьем, а другой с толстой ореховой палкой) спустились к лесу, где прятался медведь. Взяли с собой и двух овчарок — Аю и Лёню, которых вели на веревочных поводках. Гран При, деловитый и собранный, шел сам. Охотники, оставив лайку с чабанами, обогнули слева лесной массив и поспешили к тому месту, где по заросшему кустарником перешейку медведь мог уйти незамеченным в соседний лес, тянувшийся нескончаемой полосой к дальним горам. Чабаны пошли опушкой правее, почти до конца леса, где его нижней границей служила отвесная стена пропасти. Отсюда собак послали в чащу. Немного углубились в лес и чабаны, дважды выстрелив вверх из ружья.
Гран При сразу же оторвался от овчарок и молча скрылся. Аю и Леня с громким лаем помчались вдогонку, но скоро потеряли даже след своего гостя.
Первым обнаружил медведя Гран При. Чабанские собаки услышали отдаленный лай совсем не в той стороне, куда бежали сами. Они сразу же свернули и помчались на голос, доносившийся с верхней окраины леса, которую совсем недавно обошли охотники. С треском продираясь сквозь молоденький подлесок, Аю бормотал себе под нос:
— Как может этот городской щенок драться с медведем? Сейчас его задерет медведь. Сейчас…
— Скорей, скорей, скорей! — отвечала Лёня.
Заливистый лай Гран При постепенно перемещался в сторону перешейка, где ждали в засаде охотники. Дорогу овчаркам преградила глубокая обрывистая балка, и они на несколько мгновений остановились. На той стороне балки здоровенный медведь вертелся волчком, пытаясь схватить пляшущего перед его носом Гран При. Иногда изящный аристократ заскакивал с тыла и вцеплялся в жирный медвежий огузок. Зверь яростно ревел, размахивал лапами, а Гран При проворно отскакивал на несколько шагов и затем нападал снова. Все это время медведь и собака не топтались на месте, а заметно продвигались в нужную для лайки сторону — поближе к охотникам. Но скоро Гран При добился главного: зверь позорно кинулся наутек — опять-таки в направлении засады.
И вот тогда, резко рванувшись вправо, Аю (а за ним и моя мать) обогнул обрывистый склон балки, пересек ее в пологом месте и бросился наперерез медведю.
— Ты куда? Не мешай! — заорал Гран При, но разве могли его услышать, да еще и понять?
Аю и Лёня поступили, как велел им долг стражей отары. Они видели перед собой злостного грабителя, разбойника и обязаны были, больше того, страстно желали наказать врага. Охота… облава… засада — ничего этого самоотверженные чабанские собаки не знали.
