Анатолий Онегов - На Чулышмане
Эти молитвы горной реке, которой я бредил, могли бы так и остаться молитвами, если бы не фантастическое совпадение моих молитвенных желаний с вполне реальным желанием одной богатой организации видеть меня именно вдолине реки Чулышман. Словом, путь к новому свиданию был открыт. Об этом мне стало известно еще весной, но поездка, как и в прошлом году, планировалась как раз на то время, когда ранняя горная зима готовится сменить горную осень и когда кочевые горные тропы оживают отарами, стадами и табунами, спускающимися с гор.
Конечно, я готовился к этой поездке. Готовил и снасть, чтобы встретиться не только с хариусами, но и с тайменями, которые, по словам авторов некоторых работ, посвященных Горному Алтаю, достигали здесь чудовищных размеров.
И такая снасть была у меня – мощная, точная, готовая, казалось бы, принять на себя безумие любого жителя тайных речных и озерных глубин. Я держал в руках этот крупнокалиберный спиннинг и казался себе в этот момент чуть ли не легендарным батыром.
Но так уж устроено у меня: я никогда не получал удовольствия от громких побед и богатых трофеев. Вот почему я и не мог видеть в Чулышмане врага, а влице его мирных обитателей – вражеское войско. Поэтому-то батырство, ощущаемое при виде слишком солидной снасти, меня и насторожило. Прав или не прав был я на этот раз, только мощный фирменный спиннинг остался вМоскве, а впоездку на Алтай я взял с собой небольшое одноручное удилище, выпущенное в ГДР и оснащенное легонькой катушечкой, привезенной кем-то из Японии и приобретенной мною вкомиссионном магазине. На удилище черным по белому стояло: «Снасть предназначена для блесен весом не более 18 граммов», что меня вполне устраивало.
Конечно, я предвижу снисходительные улыбки той части своих читателей, для которых трофей посолидней – цель рыболовных походов. Мол, что делатьна легендарном Чулышмане с такой потешной снастью, когда взять тайменя можно лишь на особые, тяжелые блесны!
Тяжелые блесны были и у меня, я делал их сам и умел ими ловить, но со мной на Алтай улетала лишь небольшая коробочка – набор блесен, подаренный мне лет пятнадцать назад. Эти блесны были привезены из Финляндии и тогда казались мне не охотничьей снастью, а игрушкой-сувениром – так они были изящны, легки и красивы рядом с теми увесистыми «железками», которыми по старинке еще пользовались мы.
Среди блесен-игрушек были в наборе и крохотные мепсы-лепестки, придуманные во Франции, были блесны, созданные финскими и шведскими фирмами, была и чудная эмалированная блесна с небольшим белым тройничком – она была самой тяжелой и весила как раз 18 граммов, с которыми мой спиннинг еще мог успешно справляться. Но пока все эти блесны лежали у меня, как говорится, без дела. Я почти не ловил на них, боясь потерять, и берег на тот случай, если судьба сведет меня с какой-нибудь сказочной рекой, в которой будут не менее сказочные рыбы. Так и велось у меня: этот набор-коробочка ждал своего звездного часа.
В ту зиму, когда Чулышман был облечен мной в молитвенный образ, коробочка с набором изящных блесен перекочевала из ящика на письменный стол, и по вечерам я частенько раскрывал эту коробочку и снова в который раз рассматривал крохотные вращающиеся блесенки, крючки которых были опушены черными и красными перышками, и, честное слово, уже тогда видел, как к такой нервно бьющейся на струе серебряной полоске молнией кидается хариус.
Вот с таким арсеналом и отправился я этой осенью на Алтай. Правда, было у меня с собой еще удилище-телескоп с маленькой катушечкой и тонкой леской. Это удилище предназначалось для хариусов в том случае, если они почему-то откажутся от моих замечательных блесен и мне придется искать другие пути, чтобы сварить вечером уху.
И первую уху мы действительно сварили только потому, что у нас с собой была эта удочка…
Мы увидели Чулышман уже в сумерках предзимнего вечера. Сумерки неумолимо сгущались, а к самой реке нам еще предстояло спуститься по серпантину, проложенному на почти отвесном склоне. У воды я устало расседлывал лошадей, а мой спутник и проводник, неугомонный и разбитной Мишка, русский парень, прижившийся среди алтайцев, тут же схватил мою удочку и умчался по камням к реке.
Вернулся он совсем в темноте, но вернулся с хариусами. Они были невелики, но для первой ухи годились. Мишка положил хариусов передо мной, а удилище поставил в стороне, поближе к своему седлу, и вслух заключил, что удочка эта добрая. С тех пор он промышлял только этой снастью, оставив меня без удочки, но исправно поставляя к нашему столу отборных хариусов.
Первая ночь на Чулышмане не запомнилась мне так, как другие, и в этом прежде всего была виновата дорога, трудная дорога по горам. Мы отдали ей почти целый день и, добравшись до места, на скорую руку сварив уху и вскипятив чай, тут же забылись под теплыми овчинами у догорающего костра. Правда, ночью нас будили то дождь, то мыши, которые забирались к нам под овчины в надежде отыскать здесь что-то интересное для себя. Но ни мыши, ни дождь не могли до конца помешать сну, подаренному нам после трудной дороги на берегу горной реки, рядом с осенними горами.
Вторую ночь мы провели уже в том самом месте, куда и стремился мой проводник и спутник. У Мишки, как и у меня, была та же цель: встреча с хариусами и тайменями. Только мы немного по-разному представляли себе содержание будущей встречи с обитателями Чулышмана.
Мишка ехал просто за рыбой, заранее зная, кому и в каком количестве преподнести затем дагы Чулышмана и сколько рыбы оставить себе. У каждого из нас было по лошади и по седлу, но кроме седла каждому из нас полагалось еще по переметной суме. Эта сума, состоящая из двух подсумков – арчемаков, перекидывалась через седло и могла вместить в себя такое количество рыбы, что перебросить арчемаки, набитые рыбой, через седло одному человеку было просто не под силу. Сюда, к Чулышману, наши арчемаки доставляли продукты, а обратно должны были увозить хариусов и, возможно, тайменей.
Тайменей Мишка, по существу, еще и не ловил, а вот по хариусам был настоящим специалистом, и при хорошем клеве наловить дня за три полные арчемаки рыбы. не составляло для него большого труда.
Выловленную и выпотрошенную рыбу, предназначенную для транспортировки, сначала полагалось слегка подсолить. Затем подсоленную рыбу нанизывали на проволоку или на прутья и развешивали, чтобы она подвялилась. Хариусов можно было подкоптить, если развести дымный костер и повесить подсоленную рыбу возле костра. Такая подвяленная или подкопченная рыба складывалась затем в арчемаки и была готова для транспортировки и для довольно-таки длительного хранения.
