Ричи Достян - Кинто
И все же по прекрасной старинной Гунибской улице пополз слушок, и сразу, сами понимаете, заработало воображение.
А в милом, уютном, убранном коврами доме поселилась пустота и необъяснимый в зное лета холодок. Неприятно стало возвращаться домой. Уже с порога по выражению лица было ясно — не пришел!
То и дело вспыхивали мелкие стычки, но, как ни странно, взаимное раздражение быстро рассеивалось. Просто каждый понимал, отчего это!
Когда глава дома начинал сыпать замечаниями: почему лобио не досолено, да почему зелень вялая, мама, всем на диво, обходила это молчанием. Одна бабушка держалась ровно. А перед ней заискивали в надежде, что она, как это всегда бывало, что-либо совершенно неожиданное скажет или хотя бы это свое «подожди-подожди». Но бабушка никак не обнаруживала своих чувств, в чем сказывалась и мудрость, и такт, и глубокая любовь к близким.
Никто не заметил, как убрала она все, что могло напомнить Кинтошку: грецкий орех, бумажную мышь и самую последнюю его игрушку — пробку от шампанского. Этой забавой, которую придумал сам кот, Ламара поражала гостей. Покажет пробку и кинет. Кинто бежит, находит и приносит ей в зубах. Несет не спеша, плавно покачиваясь на ходу, точно тушу оленя тащит.
Больше всех страдал Датико. Что таил он в душе, никто не знал, но было совершенно очевидно, что этому жизнепоклоннику недостает «бандита».
Однажды глядя, как плачет дочь, он не стал стыдить ее, как это делает мать, а как бы еще и поощрил, поплачь, мол, детка, поплачь и за меня… Нечто подобное выражало в эти минуты его лицо.
В конце концов он не выдержал и, пыхтя и вздыхая, сказал жене:
— Слушай, надо кого-нибудь попросить, пускай осторожно как-нибудь сообщат в милицию.
— Ваааааа-ай? — Так Ламарина мама поняла, что папа дошел до отчаяния.
— Подожди-подожди, в милицию не надо, лучше поговорить с нашим Карадожем. Давно его не было — не сегодня-завтра голос его услышим. Вы же знаете что это за человек — перед ним все двери открыты.
Бабушке никто не возразил.
Тифлисский Карадож не просто знаток обносков — это знаток бытия. С ним охотно делились и еще охотнее его слушали. Карадож, ходивший по Гунибской, всем своим видом располагал к откровенности: внимательно склоненная голова и безразличные сухие руки как бы говорили: «Я не интересуюсь вашими тайнами», однако удаляющаяся спина утверждала: «Я знаю их».
Нет спору, старьевщик мог больше, чем милиция, которая, кстати, такими пустяками заниматься не станет.
XVIII
Ламара целыми днями пропадала, и на нее теперь уже не сердились. Вместе с Ревазом, Тинико и еще несколькими верными друзьями она искала Кинтошку. Придумал это Реваз — проникать в дома под видом сбора утильсырья.
Тинико исчезновение Кинто переживала ничуть не меньше Ламары. Такая на вид слабенькая, она проявляла не только смекалку, но и бесстрашие — сама лазила по темным чердакам, а от этого даже мальчишки отлынивали.
Один Реваз нарадоваться не мог пропаже кота и скрывал это довольно неумело. Наконец-то появилась возможность совершить для Ламары что-то исключительное. Он развил такую деятельность, что это не всегда оканчивалось благополучно.
Здесь совершенно необходимо напомнить читателю, что Реваз не просто симпатичный парень, но, как и Ламара, даже для грузина чересчур красивый. А местные жители, и это напомним, питают слабость к красоте.
Мальчишку не только впускали в дом, его зазывали:
— Заходи, генацвале, заходи!
И он шагал через порог как человек, которому всегда все удается — бесцеремонно ходил по квартире, даже заглядывал под кровати…
— Что ты ищешь, генацвале? — ласково, но настороженно спрашивали его.
— Как что, утиль!
— Тогда не забывай, в какой дом пришел — хлама под кроватями не держим.
Ну а если «сборщики утиля» норовили проникнуть на кухню, им указывали на дверь.
Ребята надрывались, но с наслаждением таскали всякую рухлядь, нравилась им эта рискованная игра. Утиль складывали в подвале Ламариного дома.
Так проходили дни. Труднее бывало вечерами. К унынию присоединилась и тревога. Существует, как видно, инстинкт дома: с наступлением темноты все должны собираться у домашнего очага. Ночная тьма сама по себе таит опасность.
Однажды утром вошел Датико в гостиную и увидел ее как бы со стороны: ковры, красивая мебель — все это потеряло свою ценность и даже вызывало глухое раздражение.
Незнакомое чувство подсунуло мысль: «С чего это все мое перестало мне нравиться? И с чего это я так часто вспоминаю детство?»
Он глянул в окно и с острым любопытством посмотрел на липу: то ли она придвинулась, то ли ее вообще подменили. Не просто стоит дерево, дающее тень, а присутствует… Дальше мысль расплылась, оставив смутное ощущение соприкосновения с чем-то значительным.
Он постоял в тишине. Подивился силе безмолвия, которое от дерева исходило.
Поведение главы семьи, такого насмешника и такого от домашних дел далекого, было для всех настоящим открытием. Датико стал вникать в повседневное и перестал вспыхивать по пустякам.
Удивила родителей и Ламара.
Не слишком щедрая на ласку и еще более скрытная, чем мать, она рассказала за ужином, что Кинто каждый день ее будил. И в день своего исчезновения, кстати, тоже.
Он, оказывается, приходил к ней в комнату, когда все еще спали, вставал передними лапами на край постели и пристально на нее смотрел. Если она не сразу открывала глаза, кот легонько притрагивался лапой к ее лицу. Разбуженная, она приподнимала край одеяла. Кот нырял и укладывался рядом. При этом ему непременно нужно было положить голову ей на руку. Как только это ему удавалось, он тут же включал носовой моторчик и так, под уютное мурлыканье, она засыпала снова.
Мама поджала губы. На сей раз она смолчала по весьма важной причине — появилась надежда, что дочь и в более серьезных обстоятельствах будет с нею откровенной.
Бабушка, сидевшая рядом, молча погладила внучку по голове. Ламара встала и вышла. Даже бабушке не могла она сказать, какую боль причиняет ей исчезновение Кинто. Думая о нем, она вспоминала почему-то не игры, не хитрые его проделки, а тот прохладный вечер после грозы, когда он впервые к ней пришел и уселся под лампой. Видела его мохнатые уши над крутым лбом и этот его взгляд, который уводит в мир смутных догадок, узнаваний и еще чего-то тайного и близкого; взгляд, от которого саднит под ложечкой — до того хочется понять, что это.
Видя, как страдает девочка, отец подумывал завести щенка или какого-нибудь необыкновенного котенка. Мама сказала: хуже будет! Втайне она надеялась, что Кинто найдется. Во всяком случае, очень этого хотела.
