Юрий Пахомов - «Океанъ». Сборник морских приключенческих романов, повестей, рассказов. Выпуск 1
Он проводил ее в душ, положил на решетчатую скамейку свое трикотажное белье, клетчатую рубашку и джинсовый комбинезон, выданный боцманом в качестве робы и еще не надеванный. Лиза, торопясь, начала раздеваться при нем и вдруг смутилась, прикрыла руками грудь, словно была уже обнаженной.
— Да, конечно, конечно… — понял он. Ты никому не открывай. Пароль: «Час ноль», — засмеялся он и закрыл дверь. Лиза щелкнула накидным крючком.
* * *На кормовой палубе гулял сырой ветер, в темном небе раскачивался взад-вперед крестообразный ствол грот-мачты. Николай все еще вздрагивал, вспоминая, как едва не опозорился в каюте. Заметила она или не заметила? Скорей всего, догадалась. Но, кажется, не обиделась! В конце концов, мужчина я или нет? Хотя, если разобраться, какой там мужчина, никогда не обнимал женщин. Скоро снова будем вдвоем с ней… Вот обсмеет, если узнает, что я еще ни разу ни с кем не был. Неужели сегодня произойдет Это? Сердце стучало, колотилось о ребра, щеки горели. Он с наслаждением подставил их ледяному ветру. Потом шагнул в коридор, захлопнув за собой тяжелые стальные двери. В каюте перед зеркалом внимательно оглядел свое лицо, потрогал выступающие скулы. Усы только-только затенили губу, он раза два сбривал их, чтобы поторопить их с ростом, но безуспешно. Потрогает, спросит: «Еще даже не бреешься?»
Она постучалась и вошла — раскрасневшаяся, в подтянутом почти до шеи комбинезоне, голова обмотана полотенцем, на ногах — его деревянные колодки. Взглянула вопросительно и робко.
— Какая-то женщина встретилась мне в коридоре. Это ужасно, да?
— Это Верка, наша кок-пекарь. Ничего. — Успокоил он ее, думая, однако, что теперь придется всячески заискивать перед Веркой, чтобы не трепанулась кому.
— Господи, какое счастье быть просто чистой и в чистом белье, ты не можешь себе представить, майн либер, — приблизившись к нему, она спокойно, как мать, поцеловала его в щеку. — Как подумаю, что снова надевать все это, — кивнула она на валявшийся в ногах полушубок. — Слушай, Коля, женщине неприлично доверять такое мужчинам, но никуда от этого не денешься, это надо высушить. — Она протянула ему ком выстиранного белья, тут было и платье, и кофточка, и все остальное. — У тебя есть где просушить?
— Молодец, что постирала, — подбодрил он ее, принимая белье. — Знаешь, что я придумал? Я пойду и развешу его где пожарче. И полушубок унесу куда надо, а все, что на тебе, пусть останется у тебя. Ты возьмешь? — И, не ожидая ответа, вышел с бельем и полушубком в коридор. Открыв дверь на палубу, он шагнул в ветреную тьму и с удовольствием швырнул полушубок за борт. Потом развесил ее платье, кофточку и белье над решетками котельного отделения. Далеко внизу полыхал огонь в топках котлов, мелькали мокрые спины кочегаров, забрасывающих лопатами уголь. От раскаленных котлов бил горячий поток, шевеля развешенные тельняшки, трусы, робы.
Николай вернулся. Лиза, сидя на диване, расчесывала пальцами подсыхающие льняные локоны. На столике блестела пустая фаянсовая чашка. Лиза умиротворенно улыбалась.
— Как видишь, после меня можно не мыть посуду.
— А еще чай, ты не забыла? — Он достал из рундука кофейник и отправился на камбуз.
Кок-пекарь Верочка Арсланова, маленькая брюнетка, приехавшая в Приморье перед концом войны откуда-то из байкальских мест (как говорили злопыхатели, со спецзаданием выйти замуж), месила в квашне тесто. Она с интересом оглядела Николая горячими, с монгольской раскосинкой глазами.
— Чаю брызни, Верунчик, — протянул Николай ей свою посуду.
Верочка подставила кофейник под кран титана, покачала головой.
— Глядите, какие мы стали заботливые к женскому полу! А то ходили «не тронь меня, я весь отшень честный!».
Что было, то было. Не раз и не два кидала Верочка призывные взгляды на саженного роста матроса, однажды даже прямо пригласила забежать в каюту на стопку чаю, но увы…
— Верочка, ты мне всегда нравилась, — сказал он заискивающе, — и сейчас ты очень нравишься, а эта девушка — она просто попросилась в душ, и ей разрешили…
— Интересно знать, кто ей «просто» разрешил? — ехидно спросила Верочка.
— Обязательно хочется узнать? — встретил ее прищуренный взгляд Николай.
— Один молодой мужик с автоматом, который сейчас, кстати, на вахте, и чьего имени тебе не стоило бы нигде упоминать, Верунчик.
— Что-что? Какое такое имя? — взбурлила Верочка, впрочем, не слишком громко и больше ни о чем не спрашивала.
В каюте Лиза встретила его вопросом, куда он отнес ее замечательную доху. Николай объяснил куда и тут же достал из рундука свой новый черный полушубок. Выдал его боцман Николаю еще летом, но полушубок оказался маловат, обещал Роман Романович заменить, да все как-то так и не удосужился. Лиза нырнула в мех, наряд был великоват, но привел ее в восторг.
— Господи! За что же это мне?
— Напьемся чаю, а потом разберемся, — он улыбался, дрожа всем телом.
— Только больше никуда не уходи! — сказала она, когда они выпили по кружке чаю. — Если уйдешь еще раз, лягу спать, и не разбудишь! — Она как-то по-особому засмеялась, ему стало совсем жарко. — А где твоя койка? — спросила она вполне невинным голоском. — Вот эта? — И она стала разбирать койку Константина Макаровича. Это приближалось с неумолимостью судьбы, и Николай не знал, хочет он или боится того, что должно случиться. Лавина сорвалась и набирала силу. Он отвернулся по ее просьбе. Лиза вытянулась под одеялом, закинула за голову белые руки. Наткнулась на плафон в изголовье, щелкнула выключателем.
— Ой, как удобно! — И тихо добавила: — Дверь-то…
Обмирая от волнения, он повернул ключ в двери. Хоть бы ничего там наверху не случилось, взмолился он, хоть бы Макарыч не вернулся за чем-нибудь и не постучал в дверь… Неужели все Это произойдет сейчас?
— Можно я к тебе? — спросил он севшим голосом, и зубы его предательски клацнули.
— Скорее, скорее, а то усну, — тихонько засмеялась она. — Свет-то потушишь?
Он забрался к ней под одеяло, еще какие-то мгновения пытаясь не задевать ее слишком грубо, но она вдруг разом прижалась к нему горячим обнаженным телом, и он сжал ее, не сдерживая силы, но она не противилась, напротив, ее движения и слова поощряли и принимали его силу.
— Ох, майн либер, какой ты горячий… хороший… — приговаривала она. — И какой ты еще молодой, господи… Тебе хорошо?
— Прикажи — я умру сейчас же… — прошептал он, не открывая глаз.
— Живи, живи, мой мальчик, живи и останься таким добрым до самого смертного часа.
Он осторожно поднял к глазам руку — был десятый час.
