Ялмар Тесен - Опасное соседство
— Видите ли, — промолвил биолог, глядя в стакан с пивом так, будто надеялся найти в темной жидкости воспоминания о прочитанных ему некогда лекциях и услышать полузабытые голоса профессоров, — люди всегда стараются приручить природу; водные источники, например, для них — настоящее мучение. Люди воспринимают их как бессмысленную потерю воды, а также как природную силу, неподвластную их контролю, и перегораживают течение дамбами и плотинами, чтобы подчинить реки себе. А потом, когда плотин бывает понастроено слишком много, мы имеем дело уже не с рекой, а с цепью озер, откуда громадные массы воды обрушиваются вниз по течению порой бесконтрольно, хотя именно от них зависит жизнь эстуариев — ведь это они уносят пласты грязи, очищают воду, дают рыбам возможность растить молодняк и так далее.
К тому же плотины всегда означают возникновение интенсивного земледелия и городов, а в результате вполне возможны ненормированные сносы почвы при паводках или же, напротив, слишком большой перерасход воды в реках и сверхсильное загрязнение эстуариев, когда нечем смыть нанесенную грязь.
Адель понимающе кивнула и тяжело вздохнула:
— Все равно что струей воды уборную мыть.
— Да, очень похоже, — подтвердил биолог, — отличное сравнение.
Прошло уже несколько лет с того дня рождения, когда они ночью ловили рыбу в эстуарии. Все эти годы Джеймс и Адель в феврале выбирались на западный берег Брид-ривер и месяц жили в домишке, принадлежавшем ее брату-близнецу.
Ему же принадлежал и баркас, которым они пользовались.
Сегодня у них было на редкость удачное утро, к огромному удовольствию их молодого друга из Института ихтиологии.
Адель, как всегда, поймала самую большую рыбу — пятнистого ворчуна в четыре с половиной килограмма весом, а потом вместе они вытащили на берег еще шесть рыбин — пристипом, белых землероев и четырехкилограммового горбыля-холо.
Субботним утром в кафе было полно посетителей — местных жителей, которые если и не были одеты изысканно, то все же не в грязные, пахнущие рыбой шорты, так что наша троица решила перекусить в небольшом баре вместе со шкипером рыболовного катера и двумя членами его команды. Рыбаки тоже были довольны утренним уловом — тринадцать горбылей-холо килограммов по шестнадцать и стоимостью более пяти сотен рандов. Джеймс некоторое время задумчиво смотрел в стакан, прикидывая проценты инфляции и их соотношение с общим ростом цен, потом поднял голову и в широкое окно бара увидел море, раскинувшееся за кремовой полосой речной отмели в устье реки. Мысли его сразу же вернулись к рыбной ловле.
В эти мгновения он снова мог испытать или хотя бы вообразить то поразительное чувство уединения, отделенности ото всех проблем сухопутного мира, став истинно невинным в этой вошедшей в поговорку «колыбели жизни», когда человек не озабочен ничем и стремится лишь наслаждаться жизнью, ощущать атавистический азарт охоты. Его правая рука была все еще достаточно сильна, а изуродованные остатки пальцев позволяли ощутить даже слабые перемены в натяжении лесы, по которому он отлично чувствовал любую рыбу; потом порой вдруг следовал резкий рывок тяжелой крупной рыбины, и каждый нерв напрягался до предела, а обе руки становились упругими рычагами, сопротивлявшимися каждому новому рывку, пока выписывающая где-то в глубине бесконечные спирали серебристо-белая рыбина не поднимется медленно к поверхности, к свету, и не станет видна сквозь зеленую воду.
Когда после целого дня, проведенного в море в маленькой лодчонке всего лишь на расстоянии вытянутой руки от поверхности воды, вновь окажешься на суше, всегда возникает чувство некоторой отчужденности ото всех, и прежде всего от любопытных зрителей, наблюдающих за разгрузкой улова.
Всегда кажется, будто моряки, вернувшиеся из похода, побывали в неких таинственных краях и волшебным образом переменились. Некоторое время они кажутся совершенно чужими в том мире, который покинули лишь сегодня утром.
Вот и те рыбаки, с которыми Джеймс и Адель вместе сидели в баре, сперва были такими — молчаливыми, неразговорчивыми, — и Джеймс сразу все понял. Теперь они возвращались на берег в полном смысле слова и постепенно шумели все сильнее. Джеймсу стало неуютно в их компании и немного полегчало, лишь когда Адель тихонько толкнула его под столом ногой. Он бы с удовольствием еще поговорил с этим молодым биологом моря, но будут и другие возможности, раз этот человек приехал сюда надолго.
С первого взгляда казалось, что Джеймс и Адель внешне ужасно похожи, однако же главным образом потому, что оба причесывались совершенно одинаково — стягивали черной ленточкой собранные на затылке волосы в пучок. По крайней мере, Адель точно пользовалась ленточкой, ну а Джеймс обходился шнурком для ботинок, один из концов которого болтался у него между лопаток. Адель давно уже перестала красить волосы, и у обоих шевелюра была серо-стального цвета, правда, у Джеймса спереди волос осталось маловато, а голова Адели на солнце все еще вспыхивала порой золотом. Оба были худые, костистые, очень загорелые, с лучиками морщинок в уголках глаз от постоянной улыбки и привычки щуриться на солнце; и у обоих кожа на шее от солнца и ветра задубела и стала морщинистой. Хотя в определенном смысле оба выглядели вполне здоровыми и крепкими — такими часто бывают загорелые худощавые старики, и хотя в шортах ноги у них казались слишком тощими, обоим все же легко можно было дать лет на двадцать меньше.
Из бара они вышли часа в три и двинулись к маленькой бухточке, где у причала, покачиваясь среди множества других судов, их ждал баркас, выкрашенный синей и белой краской.
Юго-восточный ветер гнал волну в эстуарий, и баркас взлетал на гребни, вздымая веер брызг. Через десять минут они уже были у себя, в домике на берегу реки.
Меченый почувствовал вкус речной воды еще за пятьдесят километров, преодолевая четырехметровую песчаную отмель, отделявшую залив от открытого моря. В это время Джеймс и Адель доедали последние куски жареной пристипомы и пили вино из пятилитрового картонного пакета. Над эстуарием спустилась ночь, однако же при яркой луне им и во тьме были видны белые гребешки волн, вспыхивавшие и исчезавшие, словно тысячи ромашек в поле на ветру. Меченый величаво плыл по реке, войдя в нее по одному из боковых проливов.
Сперва он поймал маленького луфаря, потом — оливковую пристипому, покрытую черными пятнышками, буквально метрах в ста от домика, где ужинали Джеймс и Адель. Волны на поверхности реки — хотя плыл он на глубине, равной примерно длине весла, — бодрили Меченого и были даже приятны: их прикосновения как бы массировали, ласкали все его тело.
